– Цветы и аплодисменты!
Аплодисментов, однако, не последовало.
– Ага, ща! Не пой! У тебя нет слуха!
– У кого? У меня?! – начала раздуваться Улита.
Задумалась, прикидывая, и добавила: – Ну пусть даже и нет! Зато у меня имеется
голос!
К полудню Эссиорх закончил латать «Вуоксу». Разгладил латку
тряпкой и выволок лодку на солнцепек, чтобы дать ей просохнуть.
– Как выглядела женщина, которую ты видел ночью? –
вновь спросил он у Чимоданова.
Петруччо закрыл глаза, в который раз пытаясь представить
скользнувшую в лес фигуру. Представить-то он представил, да вот только
вспоминать было нечего. Все продолжалось одно мгновение.
– НИКАК!!! Отстаньте от меня!
– Но ты же как-то определил, что это не мужчина!
Волосы? Очертания фигуры? Одежда?
– Ну… э-э… она такая… типа… э-э… дура, короче! –
гаркнул Чимоданов. Мозговых переутомлений он не переносил.
Эссиорх безрадостно кивнул. Хотя Чимоданова и расспрашивали
все утро, подробностями Петруччо их не баловал. С каждым разом становилось все
меньше нужных деталей и все больше ненужных эмоций.
– Ясно. Теперь, когда у нас есть точное описание, будем
караулить по очереди, – сказал Эссиорх.
– А если она попытается нас убить? Можно ее
кокнуть? – мстительно спросил Чимоданов.
– Пока что она лишь прорезала одну из лодок. Причем с
целью, которая нам не известна, – миролюбиво заметил Эссиорх и неторопливо
начал сворачивать лагерь.
Перед самым выходом Корнелий, утверждавший вчера, что его
уникальные носки только в воде и сохнут, робко подошел к Мефодию и шепотом
поинтересовался, нет ли у него сухих носочков.
Глава 10
Spada da filo
[1]Сначала жених спрашивал невесту: an tu mihi mater familias
esse velis («Хочешь ли ты быть для меня матерью семейства?»), и получал от нее
утвердительный ответ; затем такой же вопрос задавала и она.
И.А. Покровский. История римского права
Когда Ромасюсик закончил дергаться, визжать и паниковать, он
обнаружил, что рука, небрежно удерживающая его за одежду, принадлежит Арею.
Едва бродячая шоколадка осознала это, как тотчас заглохла и сама испугалась
своих попыток вцепиться зубами в запястье бывшему начальнику русского отдела
мрака.
Вела машину Варвара. Она деловито рулила по Тверской в
сторону Белорусского вокзала, изредка поглядывая в зеркальце. Руки, слишком
близко и напряженно лежащие на руле, выдавали некоторую неумелость.
– Третий день за баранкой, а какое дарование! Всего две
аварии и одна оторванная при парковке незакрытая задняя дверь, – задумчиво
сказал Арей.
Варвара самодовольно усмехнулась и тут же, зазнавшись, едва
не влипла в тормознувшую впереди машину.
Ромасюсика спокойствие голоса Арея не подкупило. Напротив,
он мелко задрожал и предпринял робкую попытку выброситься на дорогу. С проезжей
части он смог бы телепортировать. Находясь же рядом с Ареем – нет. Ран же
Ромасюсик не боялся, будучи в основе своей шоколадным.
– Что, невесело тебе? Душа поет, а кардиограмма
пляшет? – поинтересовался Арей.
Ромасюсик на глазах стал из шоколадного сахарным, из
сахарного – мармеладным, и из мармеладного – желейным. А из желейного уже
заваливался в глухую и безнадежную кексовость. Многократно обжегшись, он давно
усвоил: не бойся стражей мрака, кричащих и топающих ногами, поскольку пугают
они, когда бессильны, но бойся, когда они ласковы и вкрадчивы.
– В-в-весело! – промямлил он.
– Ну и чудесно. Как там поживает наш милый мрак?
Ромасюсик заверил, что «и-их м-милый м-м-мрак поживает
хо-хо-хорошо»…
– Давно заметил: без меня всегда всем хорошо! – не
без горечи признал Арей. – А как мой друг Зигги Пуфс? Все так же боится
солнца? Таскает с собой запасное тело с четырьмя сердцами, которое атакует
вертикальными ударами палицы? Техника, конечно, простенькая, но парировать
лучше не пытаться. Да и парочка коронок, помнится, имеется.
– С четырьмя сердцами? – жадно переспросил
Ромасюсик.
– А ты не знал? – удивился Арей. – У второго
тела Пуфса чудовищная выносливость. Когда-то на моих глазах оно размазало пару
стражей из опричнины Лигула, не поделив с ними эйдосы. Дело, конечно, замяли.
Все-таки считается, что Лигул набирает лучших, а тут сразу двое против одного…
Сложно поверить, что Зигя на такое способен, а? Ведь тюфяк тюфяком!
Ромасюсик подобострастно закивал.
– Да и сам Пуфс не случайная фигура! – продолжал
рассуждать Арей. – Он один из немногих наших, кто ухитряется быть
удивительно пунктуальным в злобе. Именно пунктуальным. Другие позлобствуют и
впадут в уныние, обвиснут. Этот же постоянен, как клещ, и мстительнее самого
Лигула. С ним предпочитают не связываться.
Ромасюсик наскреб немного наглости и пугливо вякнул, что
российским мраком управляет Прасковья. Арей не спорил.
– А, ну да, конечно! Вечно я забываю! Привет ей от
меня!.. Если, конечно, у тебя будет возможность что-либо передать! –
добавил он, и тотчас камень, упавший с души Ромасюсика, вновь на нее
взгромоздился.
Арей перестал ухмыляться, и лицо его стало резиновым. На лбу
залегла глубокая, с могильной прозеленью, складка. Резко, как шрам, обозначился
рот. Ромасюсик ощутил, что культурная часть их встречи завершилась и начинается
бескультурная.
– А теперь оставим в стороне то, что я знаю, и
поговорим о самом интересном в процессе познания: о том, чего я не знаю, –
негромко сказал мечник, кивком показывая Ромасюсику, что при Варваре не стоит
отвечать громко. – Первое: где сейчас светлые? Второе: не оставила ли
Прасковья надежды получить «законсервированные» силы Мефа и как она собирается
это сделать, пока ей мешает Дафна? Третье: какие планы у Пуфса?
Ромасюсик заерзал и вновь сделал попытку вывалиться на
проезжую часть.
– Я жду, – повторил Арей еще тише.
Ромасюсик захотел солгать, что ничего об этом не знает, но
случайно заглянул в холодные глаза Арея и стал самой правдивой шоколадкой на
свете. Он поспешно затарахтел, что светлых видели на вокзале. Он думает, что
они отправились в поход, о возможности которого Пуфс говорил Нате, Чимоданову и
Мошкину. Последнее Ромасюсик добавил как козырную деталь.
Арей нахмурился. Для него это стало личной обидой.
– А эти-то что забыли в резиденции?
