Выглядела конструкция хлипко, и, если не обрушилась пока на
голову никому из посетителей «Пельменя», то лишь потому, что достойная голова
до сих пор не была обнаружена.
– А что со мной? – спросила Даф.
– Ну… э-э… выглядишь ты неважно… Словно вампир выпил из
тебя весь томатный сок! – Голос Мефодия вильнул, как собачий хвост. Он не
был уверен, что девушкам об этом говорят.
– Спасибо, – поблагодарила Даф.
– Да, в общем, не за что, – виновато ответил Меф.
Обеспокоенная Дафна отыскала на стене зеркало. Точнее, это
были здоровенные зеркальные часы, призывавшие не растрачивать время жизни
попусту, а с утра до вечера проводить его в «Звездном пельмене».
Часы Дафну не утешили. Собственное лицо показалось ей
посторонним. Бледное, перевернутое. Под глазами – круги. Чувствовала же она
себя, как ни странно, неплохо.
– Питаться надо нормально! И спать по ночам! Надо мне
будет бросить работу и плотно заняться твоим воспитанием! – заявил Меф. Он
все еще торчал рядом со своими подносами, представляя опасность сразу для двух
столиков.
Дафне стало тоскливо до лютости. «Вот она, настоящая мужская
забота!» – подумала она.
Дверь служебки закачалась. В зал выкатилась кругленькая
Тощикова. Пчелой подлетев к Мефу, она сердито прожужжала:
– Буслаев!
Меф не удивился, что он Буслаев. Свою фамилию он выучил еще
в детском саду и закрепил в младших классах. В сущности, это было единственное
верное и надежное знание, которое он вынес из общеобразовательной школы. Все
остальные знания были приблизительными.
– Ну?!
– Не нукай! Кто последний спускался в подвал за
брикетами: ты или Памирджанов?
– Я! – с гордостью сказал Меф, не видевший повода
дарить Памирджанову свои социальные заслуги.
У Тощиковой побагровели нос, клочок лба и два участка на
подбородке размером с рублевую монету. Краснела она всегда точечно.
– Ты меня запер! Выключил свет и поставил на
сигнализацию! Два часа я сидела на ящике, пока Митина не спустилась! –
крикнула Тощикова.
Упомянутая Митина караулила тут же, в полуметре,
притворяясь, что задвигает стул. Вид у нее был внешне незаинтересованный.
Казалось, ей все равно – отправят Буслаева на корм пельменницам или помилуют.
Меф сделал самое глупое, что мог сделать в подобных
обстоятельствах, а именно заржал. Тощикова, вытянув руки, схватила его за
горло, собираясь задушить, но не задушила и внезапно хрюкнула. Звук был
поросячий, радостный и свежий. Сразу три столика радостно оживились и бросились
заказывать пельмени со свининой.
– Холод там дикий! Я клеенку на себя наматывала, чтобы
не замерзнуть! – сказала Пончик сквозь смех.
Последовательно злиться она не умела. Митина сердито пнула
стул и отошла.
* * *
В середине июля, когда вылились все дожди и на небе не
осталось больше воды, в Москве объявилось лето. Нерешительное, бледное, оно
развело солнечными руками сизые тучи, деликатно, как из блюдца, выпило все
лужи, а потом набралось сил да и осталось. Сухим жаром облило проспекты.
Высветило неожиданные кувшинки на Москве-реке в промежутках между строительными
баржами. Воспламенило желтыми прыгучими огнями темные воды Яузы, так что больно
было смотреть.
Днем асфальт разогревался так, что можно было печь оладьи,
если бы обнаружились желающие их есть. Крыши машин пламенели. Воробьи
выстраивались в очередь к единственной в Москве луже у фонтанов на Манежной
площади, свидетельствуя, что жара продлится долго.
Неблагодарные москвичи, прежде клявшие дожди, теперь стали
поругивать жару. Зонтики, впрочем, таскались по-прежнему. Истинный москвич
всегда недоверчив.
В один из таких дней Мефодий и Дафна шли по Большой
Никитской, направляясь от журфака МГУ к бульварам. Смена в «Звездном пельмене»
закончилась сорок минут назад. В голове у Мефа еще толкались перебивающие друг
друга слова: «Ваш чек! Приятного аппетита! Приходите еще!», а кожа рук пахла
дезинфицирующим раствором, которым в «Пельмене» протирают рабочие поверхности
кухни.
После той пикировки с директором по подготовке персонала Меф
ожидал перевода на мойку холодильников или на парковку, однако о нем словно
забыли. То ли у Бруха не находилось времени о нем вспомнить, то ли Даша
Пименова действительно приносила ему удачу, как она сама с улыбкой утверждала.
– И как? Приняли тебя? Сдал? – спросила Дафна.
Она знала, что утром перед сменой Мефодий ездил в универ
смотреть вывешенные результаты экзаменов. По тому, как Меф неохотно разлепил
губы, Даф поняла, что если бы ему было чем похвастать, он сделал бы это еще в
«Пельмене».
– Угум. Сдал. Аляску, Финляндию, Польшу и Алеутские
острова. Остались штаны и три пуговицы, – проворчал Меф.
– Что, не поступил?
– На дневной баллов не наскреблось, но написал я вроде
нормально. Меня внесли в резервный список.
– Это как? – не поняла Даф.
– Ну если кому-то столб упадет на голову и он
передумает учиться, меня возьмут.
– А такое бывает?
– Да сколько угодно! Вертолеты, кирпичи, дохлые вороны…
– Я не о том. Кто-нибудь может передумать?
– Ну мало ли… Я бы не передумал, – сказал Меф без
особой надежды.
Даф вздохнула. Соблазн, конечно, был большой, но если она
ради Мефа прихлопнет кого-то столбом, то чем тогда свет будет отличаться от
мрака? Лучше уж тогда идти на платное.
У консерватории они нежданно-негаданно встретили Чимоданова.
Петруччо стоял, задрав голову, и внимательно смотрел на памятник великому
композитору. Лицо у него было созерцательное. Под наивными детскими глазами
залегли голубоватые тени. Волосы торчали как проволока.
Дафна подкралась сзади. Ей захотелось толкнуть Чимоданова
под колени. Однако у Петруччо была слишком хорошая реакция. Он обернулся.
– Прикидываешь, сколько динамита надо? –
полюбопытствовала Даф. Она склонна была приписывать Чимоданову только
определенные мысли.
Петруччо оскорбился, как карточный шулер, которому сказали,
что он не сумеет отличить короля от туза:
– Думал: смогу я его оживить. Вообрази: топает такой
среди машин. Капитально?
– Капитально, – согласилась Дафна, строго взглянув
на Чимоданова.
