Крайняя дверь на верхнем этаже поспешно захлопнулась. Меф
успел заметить напуганное лицо сознательной пенсионерки. Надо же – бабулька не
поленилась вскарабкаться на железную лестницу и закрутить их! Сделай подарок
родную городу – завинти на крыше террориста! Пару раз стукнув в дверь навершием
меча и услышав сердитое пыхтение, Буслаев сбежал вниз, на секунду остановившись
у окна между вторым и третьим этажами.
На противоположной стороне улицы он увидел Дафну. Шла она
торопливо, но, как показалось Мефу, сама не понимала куда. Так идет человек, в
спине у которого торчит нож, а он до рукояти не может дотянуться. Прохожие
оглядывались на нее с удивлением. Буслаев понял, что Дафна плачет, и тем, кто
идет навстречу, это заметно.
– Да-а-аф! – крикнул Меф, ухитрившись сорвать голос одним
коротким именем.
Даф остановилась, оглянулась в пустоту, поправила рюкзак и
побежала. Когда он вырвался во двор и пересек улицу, искать Дафну было
бесполезно. Мефодий добежал до перекрестка, кинулся в одну сторону, в другую.
Зачем-то вернулся к дому и стал звонить. Телефон отвечал, что абонент
недоступен, и предлагал оставить голосовое сообщение.
Внизу, у дома, на крыше которого Мефодий видел Дафну,
мелькнула и поспешно размазалась в толпе фигура, похожая на Ромасюсика.
Генерал-майор неустановленных войск успешно ускользнул из рук милицейского
лейтенанта и сделал очередную гадость.
«Заранее договорились, сволочи!» – мрачно подумал Меф.
Недовольно просигналив, чтобы Буслаев подвинулся, в арку не
без усилия втиснулась патрульная машина. Мефодий проводил ее отрешенным
взглядом.
«Куда это? А, ну да! Отважная старушка с верхнего этажа
воспользовалась звонком к другу!» – понял Меф.
Он повернулся и побрел к метро. Он злился не на Ромасюсика,
не на Прасковью, не на Даф, поверившую всему этому постановочному бреду, а на
себя.
Послышался нарастающий звук. Кто-то, шаркая, спешил за ним
по асфальтовой дорожке. Меф оглянулся, возомнив на секунду, что это Дафна
опомнилась и догоняет его. Никого. За ним бежал сухой лист. Деловито промчался
рядом, задел ногу и скрылся.
Меф закричал и влепил кулаком в пыльную жесть водосточной
трубы, промяв ее. Он предал Даф! Предал даже не потому, что согласился
поцеловать Прасковью. В конце концов, поцелуй был вынужденный и глупый. Даже
троюродную тетю, вымазанную толстым слоем крема, он чмокнул бы с большим
чувством. Предал потому, что допустил саму возможность предательства и
внутренне – пусть на миг – счел ее забавной, любопытной, романтичной, какой
угодно.
Правда, тут есть и один плюс. Мощный пинок по иллюзии, что
ты хороший, добрый и пушистый. Если ты предал и знаешь это, то понимаешь, что
это не разово. Что эта мерзость сидит в тебе и никуда из тебя не денется, пока
ты сам ценой многих болезненных усилий ее не выдавишь.
У комментаторов тенниса, когда один из игроков допустит
явную ошибку, есть точная формулировка: «Это не выигрыш Иванова, это проигрыш
Петрова». Вот и здесь: это не выигрыш Прасковьи, это его, Мефа, проигрыш.
Меф заехал в общежитие озеленителей, не нашел Дафну и
помчался к Эссиорху, всю дорогу названивая Дафне по недоступному мобильнику.
Эссиорх только что откуда-то вернулся и расшнуровывал
ботинки. Вид у него был расстроенный, Улиты дома не оказалось, но Меф не
заметил ни того, ни другого. В состоянии собственного огорчения чужих
неприятностей мы обычно не воспринимаем.
– Привет, наследник немытой конторы! Проходи! – сказал
Эссиорх, внимательно посмотрев на Мефа.
«Что за дела? У меня что, на лице написано: это
Буслаев-который-все-вспомнил?» – подумал Меф и сбивчиво пересказал Эссиорху
весь сегодняшний день, начиная от драки в гипермаркете.
Тот слушал, неспешно расслабляя шнурки. Стянул правый
ботинок и пошевелил пальцами.
– Гадкая история. А в общежитии был?
Меф кивнул.
– И что?
– Ничего. Вахтер говорит: не приходила. Обещал позвонить,
если появится.
Эссиорх, видевший однажды этого вахтера, изумился.
– Он? Ты ему что, шоколадку подарил?
– Да, жидкую шоколадку с синей пробкой. И где ее теперь
искать?
Эссиорх снял второй ботинок.
– Честно сказать? Даже не знаю… Если бы она рассуждала как
страж света, проблем бы не было.
– А ты сам не…
– Понятия не имею, где она сейчас и как поступит… Даже мысли
ее нашарить не могу – все заблокировано. Скверно, что в таком состоянии она
легкая добыча для охотников за крыльями и флейтами.
– Она не… – Меф запнулся. Есть слова, которые просто
физически боишься произнести. – … погибнет?
– Я же сказал: она легкая добыча. Но если прямой слежки
мрака за ней не было, надеюсь, все обойдется, – сухо ответил Эссиорх.
– Я не об этом… Не только о мраке! Ведь я ее предал. А она
доверила мне свои крылья… ну когда-то… а это же навсегда…
Эссиорх коротко задумался, глядя не на самого Мефа, а на
носки его ботинок.
– Прежде всего ты сглупил… Не столько даже поступком –
сколько готовностью к поступку, – сказал он отрывисто. – Даф полна любви и
прощения. Думаю, она разберется, когда остынет. Надеюсь.
– И что мне теперь делать?
– Тебе нужен четкий план? – уточнил Эссиорх.
– Ага.
– А следовать ему ты обещаешь? Перестань трезвонить по
отключенному номеру – раз. Успокойся – два. Поезжай домой и поужинай – три…
Заниматься ты, конечно, сегодня не сможешь, но займись хоть чем-нибудь.
Например, почитай хорошую нефантастическую книжку про анатомию кольчатых
червей. Очень успокаивает. Это четыре.
– И все?
– На сегодня все.
Меф направился было к двери, но Эссиорх остановил его:
– Погоди! Вопрос можно?
– Ну…
– Только правильно меня пойми и не обижайся. С Прасковьей
все понятно. Я о другом. Ты-то сам Дафну любишь?
– Ну конечно! – ответил Буслаев с обидой.
Эссиорх провел рукой по мотоциклетному шлему, хотя особой
необходимости протирать его не было.
– Ты не обижайся, что я спросил. Просто тут такая штука…
Окупается только настоящая любовь. Если ты сфальшивил, считай, что вложил
деньги в рухнувший банк.
