– ты фнаешь фоступок, но не фнаешь побуждающих фричин! Если
фнаешь фричины – не фнаешь, что фювствовал сам челофек и насколько фильно он
обманут мраком! Если фнаешь, что фювствовал и как обманут – не фнаешь, может,
он уже фто раз пожалел об этом! Со столькими же неизфестными уравнение не
решается – это тебе любой фюрак скажет!
– А я и знать ничего не хочу! И прощать не хочу! –
неосторожно брякнула Даф.
– Не хочешь прощать?! Поздравляю! Тогда ты не страж света, а
продавщица фарфюмерного магафина!!! – отрезала Шмыгалка и даже голову набок
склонила, заинтересованная, насколько вкусным вышло у нее это выражение.
Дафна отпустила Депресняка. Кот недовольно встряхнулся.
Дафне показалось, что кот тоже хочет, чтобы она простила Мефодия. Ну или, во
всяком случае, выслушала.
– Вас не поймешь! – пробормотала она полусердито. – То вы
хотите, чтобы я вернулась, то чтобы осталась…
– Не пори горяфку! Я хочу не твоих беспорядочных действий
как таковых, филочка моя, а фезультата! Хофю, чтобы ты осталась у сфета, и сфет
остался ф тебе! – поправила Шмыгалка. – Чем больше ты набиваешь себя обидками –
тем меньше в тебе места для сфета! Свяжись с Мефодием! Не можешь сделать это
первая – пусть фервым это сфелает он!
– Не могу!
– Почему?
– Я разбила телефон! – смущенно призналась Даф.
Эльза Керкинитида заинтересованно вскинула подбородок. Ее
высокая прическа дернулась как поплавок.
– Именно фасбила? Не выключила?
– Разбила…
– Ну-ну! А симку, конечно, взяла?
Оказалось, что Дафна взяла не только симку, но даже
аккумулятор и отскочившую панель. Последняя деталь Шмыгалку особенно
порадовала.
– Фот за что я нас люблю! Когда муфина выходит из себя, то
хофя бы психует фестно! Девушка же, расколотив телефон, никогда не запудет
забрать симку, положить в сумку расчесочку и пофмотреть на себя ф зеркало, не
красные ли глафки! А раз так, то кому нужен этот нефястный фырк?.. Дафай фюда
свои запчасти!
Проявив техническую смекалку, которой Дафна от нее никак не
ожидала, Шмыгалка все приладила, и мобильник, к крайнему удивлению Даф,
согласился включиться.
– Фот! Теферь сиди и фди, пока он тебе позвонит! И помни –
ты ф окопе, а ф окопе не распуфкают флюни!!! Не будь я Эльза Керкинитида Флора
Цахес! Не отдафай Буслаева мраку, особенно теперь, когда они готовятся
кофонофать Прасковью! Даже лофадей на фереправе не меняют, не то фто
франителей!
– Ужасно устала от фокусов! Пообщаешься с такими вот и
понимаешь, почему златокрылым выдают нектар за вредность! – сказала Дафна,
глядя на зубасто-радостную фотографию Мефа на заставке телефона.
Во многом из-за этой заставки она и шарахнула аппарат об
асфальт.
Шмыгалка с шумом выдохнула через нос:
– Знаешь, филочка моя, с тофой не соскучишься! У мефя феть
тоже фыла учительница по музомагии! И она постоянно тфердила мне одну фещь:
«Эльфа! Ты стоишь в огромном зале, в полной темноте. Тебе надо пройти сто
шагов, чтобы щелкнуть выключателем и зажечь свет. Но мрак тебя отвлекает! Он
заставляет тебя то зевать и чесаться от лени, то вертеть головой, то падать на
пол, то нетерпеливо подпрыгивать, то психовать, то флакать от жалости к сефе,
то кидаться бежать в противофоложную сторону и, врезавшись в стену, разбивать
нос. Тебе кажется, что ты сделала чудовищно много, больше всех, что ты выбилась
из фил. Но ста шагов-то ты не прошла! Даже фять шагов не фрошла!»
Последние слова Эльза Керкинитида Флора Цахес договаривала
уже на ходу. Ее длинная прическа-поплавок клевала то в одном углу комнаты, то в
другом. Сунув флейту под мышку, она захватила с собой банку с огурцами и,
ободряюще кивнув, исчезла.
* * *
Первый раз Меф позвонил в час двенадцать ночи. Во второй раз
– в час четырнадцать. В третий – в час двадцать один. С часа двадцати двух до
без десяти пять он трезвонил непрерывно. Дафна, отключившая звонок, насчитала
сто сорок два неотвеченных. Это был хороший показатель, свидетельствующий о
том, что Мефодий – действительно очень упорное существо. Честно говоря, Дафна
была абсолютно уверена, что где-то на двадцатом-тридцатом звонке он сломается и
займется любимым человеческим времяпрепровождением – саможалением. Саможаление
же, как известно, игра с такими увлекательными правилами, когда виноватыми
оказываются все, а правым и несчастным только один.
«Ничего! – решила Даф, наблюдая, как онемевший телефон,
вибрируя на мягкой подушке, высвечивает сто сорок третий неотвеченный. – Ему
полезно! Когда у человека торчит нож в спине – он часто не видит его и даже и
не чешется. Зато когда в пальце заноза – сразу в панику и бегом в больницу.
Никогда не знаешь, что заставит человека встрепенуться».
В шесть утра Дафна открыла окно, чтобы за крыло выкинуть
наружу Депресняка, который как-то слишком любознательно обнюхивал землю в
цветочных горшках. За окном – шагах в пяти – между недавно посаженными
деревьями она увидела мужскую спину. Спина переминалась с одной ходилки на
другую, мерзла и кому-то трезвонила. Вид у мужской спины был крайне запущенный.
Похоже, всю ночь она топталась на газоне, под самым общежитием, где на нее с
верхних этажей сыпались вытряхнутые пепельницы.
Дафна подождала, пока спина сунет телефон в карман, и
негромко произнесла:
– Слушаю вас с сугубым вниманием!
Меф вздрогнул, повернулся и подошел к окну.
– Я был последней сволочью… – начал он.
Ощущалось, что он зубрил эту фразу, пока топтался на газоне.
Но вот считал ли он так в действительности? В таких случаях Дафна всегда
предпочитала столкнуть лыжника с накатанной лыжни.
– Ты, как всегда, нескромен! – сказала она. – У тебя в
голове что, все сволочи по порядку расставлены? По атомному весу? Почему если
сволочью, то обязательно последней?
– Ну пусть передпоследней… – поправился Меф.
– Опять не то… Хоть ты и уступил пальму первенства, но под
нажимом. Давай вообще уберем определение. Просто: «Я был сволочью!» Или лучше
так: «Я был ослом, хотя мне и сложно сказать, каким именно по счету!»
– Слушай! Почему сразу ослом? Че ты на меня наехала? –
возмутился Меф.
– Оп! – обрадовалась Даф. – Вот оно! Человек якобы ощущает
себя последней сволочью, хуже всех людей, грязнее грязи, а как его пальцем
ткнешь: «Че ты на меня наехала?» Нестыковочка! Ладно, не злись! Просто если
говоришь какие-то слова, то сам себе верь хотя бы.
