Меф засопел. Он всегда злился очень смешно и искренно, как
маленький мальчик. Дафна это в нем любила.
– И что? Мне уходить? – спросил он хмуро.
– Да нет, – сказала Даф. – Почему обязательно уходить? Чаю
можешь попить. Даже с заваркой.
Забраться в окно Мефу помешала решетка. Он дернул ее: сидит
крепко. Рубить ее мечом Даф запретила. Тогда Буслаев принялся вспоминать
забытые уроки. С первой попытки решетка стала свинцовой, со второй – покрылась
многолетней ржавчиной, ее обвили плющ, шиповник и дикий виноград; с третьей –
Меф превратил ее в чистое золото. Депресняк, точно издеваясь, прошел сквозь
решетку несколько раз – туда и сюда. Ему-то она не мешала, разве только крылом
задел однажды.
– Что, никак? – участливо спросила Даф. – Оставляй уж золотую,
не мучайся. Интересно, сколько времени пройдет, прежде чем ее спилят?
Меф снова напрягся, и решетка зашипела живыми, сросшимися
между собой змеями. Депресняк выгнул спину и поспешно вывалился на газон.
– Ты этого хотел? Змей? – удивилась Даф.
– Да нет.
– А что?
– Превратить ее в шоколад, чтобы можно было перегрызть
зубами! – сказал Меф недовольно.
Всегда неприятно, когда вместо того, чтобы сделать сюрприз,
приходится давать кучу пояснений, почему именно сюрприз не состоялся. «Хотел
купить тебе бриллиантовую диадему, но у них оказался обеденный перерыв.
Пришлось купить шпроты и одну гвоздику», или «Ты не представляешь! Нес тебе
дорогущего попугая, но он клюнул меня в палец и улетел!».
– Хороший замысел! Мой чай, твоя шоколадка… – оценила Даф,
извлекая флейту.
Десять минут спустя, когда закипел чайник, они стояли у
подоконника, пили горячий чай и перекусывали шоколадные прутья.
– Шоколадная решетка – это сильно! Никогда не пила чай с
шоколадной решеткой! – сказала Даф.
* * *
У Эди и Зозо была общая семейная привычка. Не то одна на
двоих, не то у каждого своя – поди разберись. Они выбрасывали все нужное и
вечно хранили все ненужное. Вещи сваливались куда попало, на них горой
нарастали другие, и гора постепенно начинала подпирать потолок. В последний
момент экстренных сборов – а какие же сборы неэкстренные? – все с воплями
швырялось на пол, пиналось, разгребалось. Потом все хваталось в охапку и
забрасывалось на диван. Вечером же с дивана, тоже охапкой, переносилось на
письменный стол – и так до бесконечности.
Даже обувь в коридоре требовала своей доли паразитического
внимания. Один ботинок отыскивался обычно сразу, а второй вечно куда-то
запинывался, так что регулярно случалось, что Эдя среди зимы топал на работу в
летних туфлях или в июле – в зимних сапогах.
В общем, обычная история. Всякому известен закон поисков
шариковой ручки, согласно которому проще купить новую, чем найти одну из пяти
тысяч тех, что уже валяются где-то в квартире.
Однажды утром, ужаленный мухой деятельности, Хаврон стал
разбирать свой письменный стол. Единственный ящик был забит настолько, что
соглашался закрыться только после удара коленом. Среди квитанций оплаты за
квартиру Эдя обнаружил непрочитанное письмо и вскрыл его:
«Дарогой Эйдуарт!
Зднем твоиго раждения на свет! Ни удивляйся шо я пишу так
неграматна. Миня сгласила систра. Ты недумай, я ие тожи фдалгу ниосталас!
Теперь я пишу ниграматна, а ана чириз каждые три слова гофарит «блин». Мы уже
памирилис но сглас пройдет тока чириз гот.
Фья Трегдюймовочка»
Эдя присвистнул. Сколько же письмо тут провалялось!
«Ну ничего! Подарка ж все равно не было», – утешил он себя.
Едва он так подумал, как буквы на листе смешались,
закружились и выстроились вот в какой текст:
«Ты нибось думаиш что нет падарка! Кагбы нитак!
Прехлобни моль и с фами ф ближайшее фремя праизайдет два
нивероятных сабытия!»
Прежде чем Хаврон сообразил, о какой моли идет речь, от
письма отделился белый, летящий короткими зигзагами мотылек и взмыл к потолку.
Секунду или две Эдя тупо смотрел на него, а затем кинулся следом, хлопая
ладонями. Моль то взмывала к потолку, то оказывалась над шкафом, то коварно
плясала между лампочками люстры. Эдя гнался за ней, налетал на стулья,
вспрыгивал с ногами на диван.
А мотылек все порхал и порхал. Казалось, он неуязвим. Пару
раз Хаврону почти удавалось его прихлопнуть, но он проскальзывал между
пальцами. Эдя оборвал люстру и ушиб колено, пытаясь вскочить на подоконник и
настичь мотылька, присевшего отдохнуть на шторы.
Удар, удар! Эдя ощущал себя пулеметчиком, который долбит с
крыши по низколетящему самолету. Мимо! Мимо! Снова мимо!
Внезапно моль исчезла. Хаврон по инерции хлопнул еще раз
десять и только потом остановился. «Улетела!» – подумал Эдя. Рассеянно
посмотрев на свои ладони, он обнаружил на них белую пыльцу.
Пока Хаврон размышлял, имеет ли эта пыльца отношение к моли,
и если не имеет, то куда в таком случае подевалась моль, в дверь позвонили.
– Открой! – крикнула Зозо из кухни.
– Сама открывай! – огрызнулся Эдя.
По братской привычке он всегда очень зорко следил за собой,
чтобы случайно не оказать сестре какой-нибудь услуги.
– Я не буду! Я никого не жду! – заупрямилась Зозо.
– Я тоже никого не жду! – заявил Эдя.
– Да кому ты нужен! – мгновенно нашлась сестра.
Звонки в дверь становились все настойчивее. Казалось, некто
пытается электрическим звонком исполнить бодренькую мелодию, но у звонка не
хватало средств выражения, а у исполнителя – таланта. Примерно секунд тридцать
Хаврон и Зозо выдерживали характер, после чего Эдя все-таки пошел и открыл.
За дверью стоял мужчина с лицом бойким, как у рекламного
агента. В левой руке он держал сборный букет из трех цветов – розы, пиона и
хризантемы – и бутылку вина. В правой у него был чемодан. За спиной
громоздились коробки. Подозрительно много коробок.
– Эдуард! Рад тебя видеть, старина! Позови Зою! – решительно
потребовал незнакомец у Эди.
«Старина» Эдя замешкался, состыковывая Зою с Зозо, а
загадочного гостя – с коробками и чемоданом.
Зою звать не пришлось. Она уже выглядывала из-за плеча
брата.
– Игорь? – спросила она робко.
