– А вообще знатно прочухивает твой ледок! Надо взять на
вооружение…
– Оно тебе надо?
– Надо. Если я перестану подтягиваться и отжиматься – я
разложусь, – уверенно заявил Меф.
– В смысле? Ты что, мертвяк?
– Ну не знаю… Я так просто ощущаю. Если меня что-то и держит
на плаву, то только воля. Я должен ее пинать, потому что она дряблеет на
глазах! А пинать ее нужно всякий раз по-новому, потому что она, собака такая,
привыкает! У меня такое еще в резиденции было… Вставал ночью, в три, по
будильнику, и шел через четыре улицы в парк. Там рисовал маркером человечка на
каком-нибудь объявлении, возвращался и снова ложился спать. Шиза?
– Если для воли, то нет, не шиза! – признала Даф.
Воля – хороший фундамент, чтобы на нем что-нибудь построить.
Почему бы и нет? Другое дело, что построить можно как тюрьму, так и детский
сад. Если же не построить ничего, то это будет голый бетон, на котором даже
трава не вырастет. Интересно, понимает это Меф или нет?
После завтрака они пошли на смену в «Звездный пельмень», где
Памирджанов, подкараулив, пока Буслаева отошлют разгружать фургончик, стал
увиваться вокруг Даф, рассказывая, как сильно он ее любит.
– Что, правда, что ли? А с мамой познакомишь? – спросила Даф
в лоб.
Памирджанов смутился и тихо слинял. Мама у него была
суровая. Если бы он познакомил ее с русской девушкой, его отпускали бы на
работу не иначе как в сопровождении дедушки и двух младших племянников.
Отработав, поехали домой к Мефу. Ему нужно было забрать вещи
и захватить тренировочный деревянный меч, валявшийся на шкафу. Буслаев нажал на
кнопку родного этажа, и в тот же момент у него заболело левое ухо. Меф хмыкнул.
Надо же – сколько лет прошло, а тело помнит!
Когда-то, до новых усиленных панелей, кнопки были
пластиковыми. Их вечно плавили, и оставалось одно вонючее уродство. Однажды
десятилетний Меф спускался в лифте и от нечего делать крутил колесико
зажигалки. Просто так, ничего не поджигая. А потом двери лифта разъехались, и
разъяренный мужик пальцами вцепился ему в ухо и так рванул вверх, что Меф
вынужден был встать на цыпочки. С мужиком потом разбирался Эдя, задвинувший
теорию, что психически здоровые дети в своем собственном подъезде кнопки не
жгут. Однако мужик был практик и верил своим глазам больше, чем теориям. Он
кидался на Мефа, рявкал на Эдю и никакие здравые доводы не воспринимал.
– И что ты собираешься делать? Теперь? Когда все вспомнил? –
спросила Дафна.
– Да ничего особенного… Буду учиться в универе, ну и в
«Пельмене», может, еще поработаю годик, а там видно будет.
– А мрак?
– Что мрак? Порулю им немного для приличия, пока не надоест,
– небрежно уронил Буслаев, быстро посмотрев на Дафну.
Та хоть и понимала, что это шутка, но все равно напряглась.
– Хихикаем?
– Есть немного.
Телефон в кармане вздрогнул, сообщая о приходе SMS. Меф
поморщился, но все же посмотрел. SMS-ка была бессмысленная. Ощущалось, что
Прасковья просто нажимает на первые попавшиеся буквы и отправляет. Нажимает и
отправляет.
– Она больная! Наверное, Ромасюсик куда-то делся, она сама
трезвонить не может и меня так достает! – сказал Меф с досадой.
– Мне кажется, ей плохо! – заметила Даф.
– Догадываюсь, что плохо. Но мне-то что делать? Сидеть все
время рядом? Стать вторым Ромасюсиком? – вспылил Меф.
– Сам решай. Но жалеть себя ты точно не должен. И
бахвалиться тоже, – сказала Дафна суховато.
Лифт остановился. Дверцы разъехались. Меф хотел шагнуть
вперед, но нога его зависла в воздухе. На площадке стояли Эдя, Зозо и
худощавый, стремительный в движениях мужчина, в котором Меф моментально узнал
отца, хотя и не видел его очень давно. Отцов всегда узнают сразу. Это только в
кино герой может заблуждаться, полтора часа терзая зрителей своей тупостью.
– Привет! – сказала Зозо с преувеличенной бодростью. – А мы
за город едем. Эдю Аня пригласила, а мы уже так, прицепом… прогуляемся
где-нибудь! А то в городе и в городе!
Меф с тревогой посмотрел на мать. Та словно извинялась перед
ним за что-то. Видимо, опасалась, что начнутся обычные разговоры на тему: он нас
предал, и я его знать не желаю. Но так было раньше, пару лет назад. Теперь же
Меф относился к отцу вполне по-взрослому.
– Ага, – согласился Меф. – В городе пылюка… да…
Игорь Буслаев тоже поначалу смутился, но смущался он совсем
по другому сценарию, чем Зозо и Меф. Если они краснели и замолкали, то в
Буслаеве-папе просыпался и начинал бурлить словесный водопад. В одну секунду он
ухитрился обнять сына, похлопать его по плечу, поцеловать в щеку, встряхнуть,
шутливо двинуть кулаком, а потом еще и недоверчиво потрогать волосы.
– Ишь ты какой, сын! Мальчишки… га-га!.. тебя за косички не
дергают? Ничего, когда-нибудь будешь лысый, как я! – сказал он с предвкушением.
– У меня ведь тоже волосы… гы-мы… были когда-то до лопаток.
– Это потому что ты сутулый. У тебя лопатки высоко торчат, –
не удержалась Зозо.
Эде надоело топтаться на площадке. Он спешил к Ане, хотя
спешка его была по сути своей очень хавронистая и с черепашьим уклоном.
– Ну все! Поехали! Кто не вышел – я не виноват! – сказал он,
решительно заталкиваясь в кабину и отправляя ее вниз.
Меф и Дафна остались в лифте.
– Как дела, Даша? Поступила куда-нибудь? – спросила Зозо у
Дафны.
– Да нет… – сказала Даф. – Работаю вот в общепите.
– Невероятно! – изумилась Зозо. – Ты всегда была в сто раз
талантливее моего сына!
Дафна скромно пожала плечами.
– А это по барабану, что талантливее! – вступился за Мефа
Хаврон. – Посмотришь в школе, так отличницы одни девчонки, а пройдет десять
лет, и где они все? Повсюду одни мужики из бывших троечников, а если
какая-нибудь девчонка и пробьется, то ей только шашки не будет хватать и
сапогов со шпорами. Феминизм – это игрушка для тех, кому не хватило детской
коляски.
– Скажи это своей Ане! – ехидно посоветовала Зозо.
– На что спорим, что скажу?
– Ты не спорь! Ты скажи!
