– Запросто! Лучший тест на нормальную женщину – это когда
при ней можно ругать феминизм! Она и сама его с удовольствием поругивает, даже
если она командир противолодочного крейсера, – охотно согласился Хаврон, не
замечая, что в его логику закралась как минимум одна ошибка.
Меф увидел, что Зозо переводит взгляд с него на отца и
обратно. Точно сравнивает их и огорчается, обнаруживая немало сходств. Причем,
возможно, не только внешних. Когда в женщине говорит мать, она умна и
прозорлива даже в том случае, если в другое время начисто лишена этих качеств.
Игорь Буслаев занервничал. Мало кому понравится, когда его
так разглядывают.
– Ты чего? – спросил он.
– Если Меф будет похож на тебя, я его прибью! И тебя тоже! –
буркнула Зозо.
Она со страхом думала, что некоторые дети настолько
повторяют судьбы своих родителей, что кажется, будто люди обречены метаться в
рамках одной судьбы.
Внизу Мефодий и Дафна попытались остаться в лифте, но Эдя
вцепился клещом и уговорил их поехать с ними. Некоторое время Даф размышляла,
зачем ему нужна такая массовость, а потом сообразила: Эдя волнуется и ощущает
себя виноватым – вот и собирает толпу. Хотя если разобраться, то папа-Буслаев –
даже в единственном экземпляре толпа.
Обнаружив, что Дафна тоже идет с ними, Игорь Буслаев
оживился. До сих пор он помалкивал, потому что не был абсолютно уверен, что она
имеет отношение к Мефу.
– А я тут думаю: может, хорошенькая девушка просто едет в
лифте по своей программе, а мы лифт задерживаем? Создаем затруднение в
отлаженном функционировании коммунальных служб многоквартирного дома, чем
подрываем жильцам их расписанный по секундам быт и нарушаем…
Что именно они нарушают, папа-Буслаев не придумал и перешел
сразу к сути:
– Вы слишком красивы для моего сына! Он совершенный оболтус!
– В гараж сейчас пойдешь ночевать! – хмуро предупредила
Зозо.
* * *
Они долго ехали на электричке с Белорусского вокзала.
Поначалу электричка была битком. Дачники толкались рюкзаками. Подростки
скучали. Дети совали все в рот. Матери семейств читали любовные романы,
отслеживая, как Коля и Оля, вдоволь намучившись друг с другом, создают в финале
новую здоровую ячейку общества.
Беспокойный Игорь Буслаев перезнакомился с доброй половиной
электрички и всем представил своего сына Мефодия. Одному он говорил: «У него в
детстве глаза вечно текли, как у пуделя! А я ему их капал – да!», другому:
«Попробуй не дай ему чего – сразу падает на пол и валяется!», а третьему: «Это
сейчас памперсы у всех!.. А тогда-то не было! Но все равно – какая орясина
выросла!»
Электричка слушала и сочувствовала папе-Буслаеву, труженику
и мученику. Сыну Мефодию хотелось забиться под сиденье, но там уже стояли
чьи-то коробки. Он потел, злился и, сам того не заметив, поджег взглядом два
старых телеграфных столба у насыпи. А что поделаешь? Силы-то к нему вернулись
вместе с памятью.
Одно радовало: Дафна слушала все очень доброжелательно, без
мин, гримас, незаметных подмигиваний Мефу и прочих сигнализаций на тему: «Не
волнуйся! Я отлично понимаю, что все вокруг дураки, и только мы с тобой умные!»
Более того, Меф чувствовал, что его отец Дафне нравится и она замечает в нем
немало хорошего, много такого, чего не видит он сам, его сын. Да и вообще, чем
чище человек, тем больше светлого он видит в окружающих. Проходя мимо помойки,
взрослый человек увидит кучу хлама, а ребенок сидящего на баке смешного
воробьеныша.
Когда электричка разгреблась и освободилось место, Эде
вздумалось съесть арбуз, купленный в дорогу. Достав кнопочный нож, он с
удовольствием испугал щелчком лезвия сидевшую напротив щекастую даму и с
хрустом вогнал нож в полосатый бок арбуза.
Пока Эдя, чтобы не испачкать брюки, хитроумно размещал на
коленях пакет, Зозо завладела ножом и выпилила себе серединку. Возмущенный
Хаврон отнял у сестры нож:
– Не выедай! За такие дела в благородном семействе бьют по
ушам!
– Нас в детстве не били!
– Это потому, что мы плебеи. У нас слабые уши! – пояснил
Эдя.
Поев арбуза, Хаврон, едущий к любимой девушке в
сопровождении кучи родственников, закрыл глаза и уснул. Через какое-то время
проснулся, снова собрался уснуть, но обнаружил, что они уже приехали. Эдя
вытащился на платформу, позвонил Ане и получил инструкции, на какой автобус
сесть. Существовала и маршрутка, но она шла как-то не так, с заездом в
кудатонетудатово.
Погрузились в автобус. На подмосковную природу Эдя смотрел
без выраженного интереса. Он был не Пушкин, и желтенькие и красненькие листья
пробуждали в нем не вдохновение, а лишь занудное рассуждение о зарплате
дворников. Получают ли они осенью и зимой, когда работы много, столько же,
сколько весной и летом, когда работы меньше.
Заинтересовался Эдя только однажды, когда дедок с
бело-желтой бородой втолкнул в автобус испуганную козу. На него стали кричать,
хотя коза ехала вполне сознательно. Никого не бодала, не сорила пивными
пробками, не забивала проход вещами и даже не лущила семечки.
Дедок с желтеющей бородой проявил ум и выдержку. Встречно
ругаться не стал, но предложил:
– Друзья, давайте уточним исходные данные! А если б это была
не коза, а, допустим, козье мясо – его можно было бы провозить?
– Тогда запросто! Хоть целую тушу! – подтвердили
злопыхатели.
– То есть эта коза виновата, что она жива? Значит, если я
сейчас достану топор и тюкну ее по башке, вопросы исчезнут и все мирно и
спокойно поедут дальше? – уточнил дедок, с угрозой похлопывая рукой по висевшей
на плече сумке.
Злопыхатели в тревоге примолкли, впервые оценив преимущества
живой козы перед козой мертвой. Да и возможное наличие у деда топора заставило
их задуматься.
Эдя придвинулся к деду и, наклонившись к его уху, понимающе
шепнул:
– Философия? Профессор?
– Обижаешь: физика твердых тел. Доцент, – с достоинством
поправил желтобородый.
Они с Эдей пожали друг другу руки, хотя Хаврон лишь тогда
становился сопричастным физике твердых тел, когда врезался во что-то твердое.
Наконец автобус остановился и начал разгружаться. Прямо
перед ними протянулась длинная трехэтажка, обстроенная сарайчиками. За
сарайчиками начиналось поле, сразу за которым цепочкой выстроились домики. У
крайнего так сияла новая железная крыша, что жгло глаза.
