Многим похожая на Холу, она вечно с ней конкурировала.
Недаром говорят: если незнакомый человек раздражает вас так сильно, что
покусать хочется, значит, вы случайно посмотрели в зеркало.
– Да, – сказала Фулона. – Вот так вот я ее! Но чтобы ты
очень этому не радовалась: ступай в лифт и пересчитай, сколько там кнопок!
– То есть? – не поняла Ильга.
– Чего тут непонятного? Просто пересчитай. Не забудь «стоп»,
«вызов диспетчера» и «экстренное открытие дверей». Потом вернешься и нарисуешь
чертеж. Попутно подумай о том, что об отсутствующих плохо не говорят!
Ильга тоже ушла. «Что-то Фулона раскомандовалась!» –
подумала Ирка, но промолчала. Ей не хотелось выбивать на балконе дверной коврик
или считать количество перьев в подушке.
Багров сидел между Алексеем и Антигоном. Получалось:
Алексей, Багров, Антигон – АБА. Рядом сидела Гелата. То же, если задуматься, из
начала алфавита. Плащ, который Матвей собирался вернуть валькирии золотого
копья, висел в коридоре, в пакете.
Бэтла закончила резать копченую колбасу и печально
посмотрела на оставшийся хвостик с веревочкой.
– Лучший способ обороняться от насильного кормления –
оставлять еду во рту. Когда сидишь во рту с кашей – новую ложку уже не
просунут, чтобы старая каша не полезла. Можно даже головой не мотать! – сказала
она по какой-то сложной ассоциации.
– Хочешь сказать, что ты когда-то оборонялась?
– Я – нет. И вот результат!
* * *
Когда совсем стемнело, Гелата хотела включить свет, но
вместо этого Фулона велела задернуть шторы и зажгла свечи. Ее оруженосец щипал
струны гитары, напевая что-то тихо, в треть голоса, неразличимо для сидящей
далеко Ирки.
Когда зажглись свечи, атмосфера сразу стала другая – уютная,
искренняя. Даже у Холы и Ильги смягчились и потеплели лица. Холодные офисные
красотки растаяли и стали вполне себе домашними снегурочками.
– Все собрались? – спросила Фулона.
– Не-а. Таамаг нет и Хаары… Таамаг небось у своего
старикана, а Хаара в суде торчит, – сказала Хола.
– В суде? А чего она натворила? – встревожилась валькирия
золотого копья.
– Она – ничего.
– А по-другому как-нибудь нельзя? Без суда?
– Как? Если она копьем станет доказывать – трупы везде будут
валяться. Пусть уж лучше так, – сказала Хола.
Фулона вздохнула. Хаара вечно с кем-нибудь судилась и всегда
как будто за дело. То с автомобилистом, парковавшимся на детской площадке; то с
курильщиком, который бросал сверху окурки и их задувало ветром ей на балкон; то
с собачником, чья собака неспособна была спокойно спуститься вниз, чтобы не
задрать лапку у Хаариной квартиры.
Все суды Хаара выигрывала, после чего упивалась моральным
удовлетворением. Только вот Фулона все равно оставалась недовольна.
«Ты увлекаешься! Опасно слишком часто оказываться правым.
Это тревожнейший симптом!» – говорила она.
«А что, надо на все глаза закрывать? Доказала им? Пусть
утрутся!» – хвалилась Хаара, хотя окурки все равно сыпались, а характер собаки
ничуть не изменился, разве что хозяин иногда давал ей пинка.
– Народ! Передайте мне кто-нибудь чистую чашку! – попросил
оруженосец Бэтлы.
Хола передала. Алексей придирчиво оглядел ее и согласился
считать чашку чистой.
– Ты что, мне не поверил, что ли? – обиделась Хола.
– Прости. Но мне дико сложно кому-то доверять. Сам всегда
должен убедиться. Я с собой борюсь, говорю себе, что вера вырастает из доверия,
но пока с мертвой точки никак не сдвинусь, – серьезно сказал оруженосец Бэтлы.
– А я вот легко доверяю! – заявила Хола.
– Да-а? – заинтересовался Алексей. – Везуха тебе! Давай
проверим!.. Встань! Закрой глаза!
– Зачем?
– Узнаешь!
– Делать мне больше нечего, – сказала Хола, но все же
послушалась и глаза закрыла.
– Теперь повернись… еще… и быстро сделай три больших шага!
Руки убери за спину, не выставляй вперед!
– Там стена! Я лицом об стену шарахнусь! – встревожилась
Хола.
– Три больших шага! Давай! Глаз не открывать! – повторил
Алексей.
Вместо трех больших Хола сделала четыре маленьких шага и,
выставив руки, попыталась нашарить стену. Не нашарила. Стена появилась только
еще через полтора шага, но к этому времени валькирия медного копья уже успела
открыть глаза.
– Вот об этом я и говорил. Доверие! – заметил Алексей. – Ты
допустила, будто я хочу, чтобы ты ударилась!
– Да ну тебя! Только грузишь! – отмахнулась Хола. Но все же
заметно было, что она смущена.
Бэтла уютно устроилась на диване, поджав ноги. Свет горящей
свечи разливался по ее круглой щеке, покрытой, как молодой персик, едва
различимым пушком.
– Давайте каждый расскажет что-нибудь о себе! Что-нибудь
искреннее, чего никогда не рассказывал. Ну раз сегодня День работников копья, –
предложила она.
– Че-че-че? Ты первая! – напряглась Ламина. – А то я еще
брякну что-нибудь, а потом меня же моей искренностью по мордасам!
– Во-во! – согласилась Хола. – Может, мне еще подойти на
улице к незнакомому милиционеру и рассказать ему свой самый дурной в жизни
поступок?
– Искреннее совсем не значит плохое! – вступилась за идею
Бэтлы Гелата. – Можно, например, рассказать, кто как стал валькирией.
– Валяй! Начинай! – согласилась Ламина.
Гелата задумалась.
– Когда мне было лет тринадцать, я увидела такой вот сон.
Зима. Я иду по лесу. Заблудилась. Холодно до жути. Снег. Я устала, плакать
хочется, как все плохо. И вдруг слышу колокольчик. Оглядываюсь – ко мне едет
Дед Мороз на санях. Шапка, борода, добрые такие глаза. И он говорит мне:
«Девочка, садись!» – взволнованно начала она.
Хола и Ильга захохотали вместе со своими оруженосцами.
– Еще один звук – и кто-то пойдет поливать клумбу под домом.
А воду носить из квартиры. Чайной ложкой! – без угрозы сказала Фулона.
Смех моментально прекратился.
– Я села в сани, и Дед Мороз привез меня в свой дом, –
продолжала Гелата. На Холу и Ильгу она даже не смотрела. Взгляд ее был обращен
в глубь памяти.
