– Даже и не надейся! Я сдам твой эйдос по описи свету (если
наши его еще возьмут) и наконец получу отпуск! Да и вообще у меня с карьерой
запущено. Не то я помощник стража, не то уже младший страж – хоть выясню
наконец, – заявила Даф.
Мефодий посмотрел на нее с сомнением.
– И не жалко меня будет?
– Жалко у пчелки! – влезла долго молчавшая Улита, у которой
к определенным словам привинчены были определенные шуточки. Дернешь слово –
вытащишь за веревочку шуточку.
Меф вспомнил, что около года назад бродил по кладбищу,
смотрел на надгробия и вместо чувств, которых почему-то не было, занимался
вычитанием. Если при вычитании из большего числа меньшего получалось девяносто
и больше, думал: «Во, круто!» Если семьдесят – думал: «Сойдет!» Шестьдесят –
«нормуль». Пятьдесят – «так себе». Если же встречал ровесников, думал: «Во не
повезло чуваку!»
Так и мимо его могилы будут ходить будущие Мефы и
глубокомысленно изрекать, повезло чуваку или не повезло. Правда, кое-что в эту
схему не вписывалась. Даф, тоже бродившая тогда с ним по кладбищу, крутила
пальцем у виска и при очередном арифметическом штурме заявляла, что он не туда
смотрит. А вот куда смотреть – не говорила.
– Ну не знаю! В теории мне хотелось бы еще лет десяток
пожить, – вздохнул Меф.
– Только десяток? – удивилась Улита.
– Хотя бы. Когда мне было десять, казалось, что двадцать лет
– это самое то. Нормальный, молодой. Тридцать – уже не особо молодой, но
сойдет. А сорок и больше – динозавры.
– А сейчас?
– Сейчас все чуток сместилось. Теперь я готов допустить, что
тридцать – это еще молодой. Сорок – такой не особо молодой, но еще не
рассыпается. Пятьдесят – ветошь. Ну а дальше понятно…
– Га! – сказала Улита. – Ты не психолог! Ты никогда не
замечал, что любая старушка в семьдесят лет про старушенцию восьмидесяти пяти
лет говорит, что та «бабка», и разговаривает с ней как с полоумной глухой
дурочкой, хотя та может слышать втрое лучше ее?
– Пунктик? – предположил Меф.
– Просто глаз замылен. Чтобы трубы великодушия не
засорились, их надо регулярно прочищать шваброй, – сказала Улита.
Вообще-то это была мысль Эссиорха, но Улита любила
прикарманивать чужие мысли, переливая их в свои слова. Хотя, если задуматься,
какое слово вообще «свое»? Много мы сами придумали слов?
– Не знаю. Как-то я туго представляю, как буду жить потом,
эйдосом! – брякнул Меф. – Че, вот так вот стану летать привидением, а эта
песчинка будет где-то там лежать?
Дафна не стала объяснять. Невылупившийся цыпленок в яйце не
может представить ничего из того, что существует вне яйца, поскольку из того,
что ему известно на данный момент, ничего внешнего не вытекает. Если даже будет
пытаться вообразить что-то по аналогии – бесполезно. Не с чем сравнивать.
Улита лихо сварганила завтрак, вылив на здоровенную
сковородку двенадцать яиц. Мефа это не вдохновило. Мошкин своим шестом
выколотил из него весь аппетит.
– А еще что-нибудь есть? – спросил он.
Улита, успевшая произвести ревизию всех их припасов, заявила,
что может предложить гречку с молоком и сахаром.
– А еще что?
– Просто гречку! Гречку с сахаром без молока! Одно молоко!
Опять морщишься? Сахар могу в нос засыпать! Опять нет? Да ты просто заелся,
дружок!
Меф кивнул, покорно соглашаясь, и стал ковырять вилкой
яичницу.
– О чем ты думаешь? – спросила у него Дафна.
– О ком, – поправил Меф. – О Чимоданове. Чимоданов – это же
«кто?».
Даф тоже так считала. Улита же больше склонялась в пользу
«что?».
– Арей тренировал нас всех вместе и каждого по отдельности,
– продолжал Меф. – Каждому он давал нечто такое, чего не давал другому. Даже не
столько технику – она более-менее сходна, а скорее нюансы, стратегию. И вот
если бы…
– Не мути! Скажи просто: тебе для тренировок нужен
Чимоданов, – подытожила Улита.
– Да, – кивнул Меф.
– Вот и поезжайте к Чимоданову!.. Эй, не цапай сковородку!
Ты ее что, с собой забираешь?
Дафна и Мефодий послушались и, оставив Улиту с Корнелием в общежитии,
отправились к Чимоданову.
* * *
Поднявшись на этаж, они позвонили раз, второй, третий.
Никаких звуков из-за толстой двери не доносилось, и Меф не мог понять, работает
звонок или нет. Когда он хотел нажать на кнопку в четвертый раз, а потом начать
стучать, им внезапно открыли.
На пороге стояла мама Чимоданова. Дафна нашла, что она
совсем не изменилась. Джинсы на бедрах все так же распирало от скрытой мощи. На
груди у нее, как на тумбе, лежала и взбрехивала крошечная белая собачка,
которую она почти не придерживала руками. Лицо у дамы горело такой решительной
силой, что даже валькирия Таамаг уступила бы ей место в автобусе. И это при
том, что все остальные места были бы свободны.
Мефодия и Дафну дама оглядела быстро и цепко, за секунду
впитав их целиком от волос и до кончиков ботинок. «Фейс-контроль!» – подумал
Меф.
– Добрый день, молодые люди! Вы к Петрусику? – спросила она.
– К кому? – перепросил растерявшийся Меф.
– Ну, к Петюнчику! – уточнила дама.
Даф вежливым толчком указательного пальца под челюсть
закрыла распахнувшийся рот Мефа. Буслаев постепенно состыковал, что «Чемодан»,
«Петруччо», «Петрусик» и «Петюнчик» – одна и та же многогранная личность.
– А, ну да! Мы к Петечке! – подтвердил он.
Дама великодушно кивнула.
– Петрусик у себя в комнатке! – сказала она. – Стучите к
нему дольше! Он почему-то стал запираться! Закроется и сидит! Я считаю: это
подростковый психоз. Мальчик не должен все время прятаться от мамочки, которая
желает ему только добра! Тут налицо комплексное нарушение психики! Социальная
неконтактность! Спорьте со мной, если я не права! Спорьте же!
– Да-да, – сказал Меф, пытаясь просочиться мимо мамы
Чимоданова в глубь квартиры. Это была грубая тактическая ошибка. Нельзя проходить
мимо человека, который продолжает с тобой разговаривать.
– Минуточку, молодой человек! Куда это вы устремились? А
ну-ка закатайте рукава! – приказала дама.
– Зачем? – изумился Меф.
– Закатайте рукава! И вы, девушка, тоже! – твердо повторила
мадам Чимоданова.
