– Ну не хочешь, как хочешь, подруга! Мое дело предложить!..
Этот-то, бывший, не заходил? – спросила она будто невзначай.
– Нет.
– Я так и думала, – кивнула Хола.
– Ты что-то о нем знаешь? – быстро спросила Ирка.
– Ничего я не знаю! – поспешно сказала Хола.
Ирка схватила ее за рукав.
– А почему ты назвала его бывшим? И почему он не должен был
заходить?
– Просто назвала, и все. Ну, покедова! – сказала Хола и,
вырвав рукав, поспешно скользнула в люк.
* * *
Все эти долгие часы Багров бродил по Сокольникам вокруг
«Приюта валькирий». Несколько раз из-за деревьев Матвей видел его дощатый бок.
Дважды Багров начинал приближаться, но оба раза получал
внятные предупреждения, что этого делать не следует. Первый раз ему попалась
Ламина, едущая на спортивном велосипеде и совсем будто не глядевшая в его
сторону. Во второй раз, когда он был от «Приюта» метрах в двухстах, он увидел
оруженосца Фулоны. Оруженосец стоял у скамейки и разглядывал ее с таким
интересом, словно находился в музее, а скамейка являла собой образец столярного
искусства.
– Красотища какая, а? Просто даже страшно подумать, что на
такую скамейку может сесть какой-нибудь урод! – произнес он, адресуясь не к
Матвею, а вообще в пространство.
Багров развернулся и ушел. У него мелькнула мысль обойти
поляну с противоположной стороны, где лес был гуще и подход к «Приюту» не
просматривался с аллеи. Прошагал по дорожке метров триста, пока она не начала
закругляться, сливаясь с беговой, и, убежденный, что оруженосцу Фулоны его не
засечь, скользнул в лес. Обежал, сбивая лицом листья и радуясь, что лес не стал
еще совсем прозрачным.
Лес стремительно желтел. Осень в Москве и Подмосковье всегда
наступает внезапно. Она только готовится долго. Так и художник бесконечно
открывает краски, двигает этюдник, раскачивается – а потом раз! – взялся за
дело, и за несколько часов картина готова.
И еще одна деталь всегда бросалась в глаза Матвею. Если
листья осенью не желтеют, они гниют и подмокают прямо на ветвях. Это особенно
заметно по сирени. В желтом листе есть еще что-то благородное. Подмокающий же
полузеленый лист неприятен, как молодящийся старик.
Но вот и знакомый «Приют». Матвей увидел его потемневшие от
дождей старые доски, набитые на растущие рядом сосны. Опустился на живот и
быстро пополз, готовясь вскочить и схватиться за канат. В десяти шагах от
«Приюта» на бревне сидела валькирия Таамаг и мирно читала познавательную
книжечку «Основы женского бодибилдинга». Рядом к сосенке привалился плечом
Вован с бейсбольной битой.
Что-то уловив, оба вскинули головы и стали шарить глазами
над головой Багрова. Матвей поспешно отполз.
Оставался еще вариант с телепортацией, но на нее он не
решился. Интуиция подсказывала, что Фулоне хватило опыта предусмотреть и это.
Да и дело-то несложное. Начертил на земле отводящую руну, и вместо «Приюта»
окажешься где-нибудь в Атлантическом океане.
«Вот настырные тетки! – сказал себе Матвей. – Ну ничего!
Буду ждать вечера!»
Однако вечера он так и не дождался. Часов в семь, когда,
натянув морок пенсионера и примазавшись к длинной цепочке бегунов, он надеялся
безопасно просочиться сквозь заслон, рядом с Матвеем внезапно выросла Бэтла.
Матвей даже не понял, откуда она взялась. Казалось, толстая валькирия вообще не
относится к числу тех, кто способен подкрасться незаметно. Рядом с Бэтлой стоял
ее оруженосец.
– Слушай, тебе самому не надоело? – спросила Бэтла жалостливо.
Убедившись, что морок его не спас, Багров его сбросил.
Увидев, как у него на глазах дряхлый дед помолодел на добрых полвека, один из
бегунов шарахнулся в кустарник.
– Что вам от меня надо? Вы меня оба уже достали! Слышите?
Ходит такая парочка правильных жиртрестов и полощет мозги! – выпалил Матвей.
Бэтла не обиделась, но погрустнела. Обычно так грустнеют
хорошие люди, когда видят, что обманулись в ком-то. Оруженосец Бэтлы положил
Багрову руку на плечо.
– Слушай, брат, остынь! Сбавь обороты! – посоветовал он.
Матвей дернул плечом, сбрасывая его руку. Он не коснулся ее
даже пальцем, но запястье Алексея свело судорогой. Издав восклицание, он
принялся его растирать.
– Сам остынь! – крикнул Багров. – Таскаетесь тут! Во все
лезете! Надоело! Плащик вонючий у вас взял – да наплевать! Задавитесь вы своим
плащиком!
Он чувствовал, что несет чушь, но не мог остановиться. С ним
такое случалось. Волна гнева поднималась и захлестывала разум, который не мог
нашарить дно и начинал беспомощно барахтаться.
Алексей перестал разминать большой палец и спокойно занялся
указательным.
– Брат, знаешь, на чем ты спотыкаешься? Ты считаешь, что
можешь вести себя как угодно тебе, – сказал он. – ТЕБЕ! Ты сам свой маленький
божок, существующий в отдельной маленькой вселенной. Иногда ты ведешь себя
благородно, иногда неблагородно. Решаешь: вправе ты получить что-то или не
вправе. Срываться или не срываться. В тебе сидит огромное, раздувшееся как
мертвец Я, и оно страшнее всякой некромагии.
– А что во мне должно сидеть? То, что вам выгодно? – едко
поинтересовался Багров.
Бэтла покачала головой.
– А что нам выгодно? – спросила она мягко. – Скажи, не
стесняйся! Где тут наша выгода? Моя? Лешкина? Сохранить Ирку человеком, а не волчицей?
Уберечь ее? Ты сам не понимаешь, что губишь ее. Потому что, если в ней тоже
вылезет это раздутое упырское Я, ей не устоять. Не удержать копья, не сохранить
накала жертвенности. Она не сможет остаться валькирией, и тогда волчица ее
поглотит.
Багров негодующе замычал. Он действительно не понимал,
почему не имеет права быть с девушкой, которую любит.
– Слушайте!.. Я же вроде пытался быть нормальным, добрым!
– Не добро мерило, а устойчивость в добре. Наевшийся хищник
тоже временно добр. Но оставил бы ты с ним человека, которого любишь? – грустно
заметила Бэтла.
– Достали своей философией! Я особо и не гадил никому!
Только с плащом прокололся! – буркнул Багров.
– Брат! «Не гадил» – этого мало. Даже если допустить, что
это так, твое поведение было в рамках нормы. И только. Я же не прошу любить
меня за то, что не поубивал сегодня всех людей, которых встретил, – сказал
Алексей.
– А мне чихать! Твои проблемы! – вспылил Багров.
