– Протест отклоняется, – решил судья Линдейл.
– Итак, – продолжал свидетель, – обе обвиняемые дали
показания. Они сказали, что обе были наняты на работу мистером Хайнсом и жили в
этой квартире. Обвиняемая Ева Мартелл сказала, что ей поручили пользоваться
именем Хелен Ридли.
– Если Высокий Суд позволит, – сказал Мейсон, – я хотел бы
поддержать свой протест. Пока еще не установили доказательства «Корпус
Деликти»
[1]
. У нас, до сих пор, только труп. Мне кажется, что более правильным
путем было бы установление личности этого человека и ознакомление с
результатами судебно-медицинского осмотра, доказывающих, что его смерть была
вызвана актом насилия. Судя по тому, что было сказано до сих пор, этот человек
с таким же успехом мог умереть и от инфаркта.
– С пулей во лбу? – саркастически спросил Гуллинг.
– Ах! – удивился Мейсон, – так у него во лбу была пуля? Это
меняет дело.
– У него была пуля во лбу.
– Я хотел бы расспросить свидетеля об этой пуле, чтобы
узнать состав преступления, прежде, чем поступят следующие вопросы.
– Этот свидетель не видел пули, – сказал Гуллинг.
– Тогда откуда он знает, что пуля была?
– Это сказал ему врач, который осматривал тело, – выкрикнул
Гуллинг и покраснел, когда на лице судьи Линдейла появилась усмешка. Он взял
себя в руки и сказал уже более спокойным тоном: – Отлично, господин адвокат, я
докажу существование состава преступления. Благодарю вас, мистер Диксон. Прошу
принести присягу Хелен Ридли.
Хелен Ридли заняла свидетельское кресло с явной неохотой.
– Вы знали Роберта Доувера Хайнса? – спросил Гуллинг.
– Знала.
– Вы видели его третьего сентября?
– Нет, лично я его не видела, но разговаривала с ним.
– По телефону?
– Да, сэр.
– Но до этой даты вы его видели?
– Да, много раз.
– Вы его хорошо знали?
– Да, сэр.
– Вы снимали квартиру номер триста двадцать шесть в доме
Сиглет Мэнор?
– Да, временно.
– Четвертого сентября вы, по просьбе полиции, ходили в морг?
– Да.
– Вы видели там труп мужчины?
– Да.
– Кто это был?
– Хайнс.
– Роберт Доувер Хайнс?
– Да, сэр.
– Тот самый, которому вы дали разрешение пользоваться своей
квартирой?
– Да.
– У меня все, пожалуйста, перекрестный допрос.
– Когда вы дали разрешение Хайнсу пользоваться своей
квартирой, вы дали ему ключи? – спросил Мейсон.
– Да.
– С какой целью вы это сделали?
– Минуточку, ваша Честь, – сказал Гуллинг. – Я протестую
против этого вопроса, как несущественного и не связанного с делом.
Свидетельница была вызвана только для установления личности убитого.
– В таком случае, зачем ее спрашивали, дала ли она Хайнсу
разрешение на использование своей квартиры? – спросил Мейсон.
– Чтобы объяснить, почему он там очутился.
– Вот именно, – улыбнулся Мейсон. – Это как раз то, что я
пытаюсь объяснить, почему он там оказался.
– Я не имел в виду это, Ваша Честь, – возразил Гуллинг.
– А я имею в виду именно это, Ваша Честь, – рявкнул Мейсон.
– Если Высокий Суд позволит, – сердито закричал Гуллинг, – я
не хотел бы обсуждать внешние обстоятельства этого дела. Если у мистера Мейсона
намечена какая-то линия защиты, то он может проводить ее без каких-либо
препятствий. Я хотел только доказать, что личность убитого установлена,
установлена причина смерти, а также вероятность того, что обвиняемые могли
совершить это убийство с заранее обдуманными намерениями, хладнокровно и при
этом имея целью кражу бумажника со значительной суммой денег.
– Тогда тем более, – сказал Мейсон, – Высокий Суд должен
знать причину, по которой обвиняемые находились в квартире и почему там был
мистер Хайнс.
– Если вы так желаете, можете заниматься этим, – фыркнул
Гуллинг.
– Может быть, я смогу прояснить ситуацию, – сказал Мейсон, –
напомнив Высокому Суду, что свидетельницу спрашивали о разрешении, которое она
дала Хайнсу. Если это разрешение было дано в письменном виде, то оно было бы
самым лучшим доказательством и должно быть включено в дело. Если же это
позволение было устным, то тогда, в соответствии с буквой закона, если
обвинение вводит часть показания, то я имею право ввести его полностью.
– Мы проведем тут всю зиму, Ваша Честь, если будем
рассматривать все эти посторонние проблемы, – Гуллинг был откровенно злым.
– Мне не кажется, что это постороння проблема, – решил судья
Линдейл. – Я сказал бы, что это часть линии защиты, если бы свидетельница не
была спрошена о том, что представляло часть разговора. Раз была затронута часть
разговора, то я хочу, чтобы защитник своими вопросами вскрыл весь разговор. Я
предложил бы вам, мистер Мейсон, поставить вопрос несколько иначе.
– Отлично, – сказал Мейсон. Он повернулся к Хелен Ридли и с
улыбкой спросил: – Вы сказали, что дали Роберту Хайнсу разрешение на
пользование своей квартирой?
– Да.
– Это было устное разрешение?
– Да, сэр.
– Что еще тогда было сказано?
– Ваша Честь, я протестую, – сказал Гуллинг. – Это открытый
вопрос, который может внушить различные ответы.
Хелен Ридли ответила, старательно подбирая слова, пытаясь
упомянуть как можно меньше фактов:
– Я не помню всего разговора. У нас было несколько бесед на
эту тему. Но тогда, когда я окончательно дала мистеру Хайнсу разрешение
пользоваться моей квартирой…
– Если Высокий Суд позволит, – перебил Гуллинг, – я сделаю
уточнение. Мы заинтересованы только одним этим разговором. Все более ранние
разговоры или переговоры по поводу получения этого разрешения, не должны
обсуждаться. Вопросы защиты должны относиться только к вещам, которые
обсуждались в этой последней беседе.
– В этой последней беседе, – ответила Хелен Ридли, – я
сказала Хайнсу, что он может занять мою квартиру. Я дала ему ключ от квартиры и
мы договорились, что он будет сообщать мне обо всех телефонных звонках.
