Кому это надо? И для чего?
Мысль была такая новая и непривычная, что Павел поспешил выключить приемник. Додумывать ее до конца почему-то было страшно.
А впереди уже показался крутой поворот возле Синь-камня – тот самый… Именно здесь в новогоднюю ночь он почувствовал, что машина больше не слушается руля. Фу ты, черт, даже во рту пересохло! Просто дежавю какое-то. Показалось, что педаль сцепления проваливается под ногой и через несколько секунд не миновать новой аварии. Павел зажмурился, изо всех сил ударил по тормозам…
Но ничего особенного не произошло, и машина покорно остановилась. Только вперед качнуло немного. Павел почувствовал, как по спине потекла холодная струйка пота. Ну нельзя быть таким неврастеником! Даже бомба дважды в одну воронку не падает.
Руки и ноги противно дрожали. Ехать дальше в таком состоянии, наверное, не стоило бы… Павел вышел из машины. Немного размяться, подышать свежим воздухом, и – прочь отсюда! И так целый день потерял зря.
Тем более что и погода заметно испортилась. Небо затянули тяжелые серые тучи, так что солнца уже не было видно. И ветер поднялся… Скоро пойдет снег, засыплет эту чертову дорогу, так что надо выбираться побыстрее, если, конечно, ему не улыбается перспектива застрять тут надолго.
Но почему-то он медлил. Сила, исходящая от Синь-камня, не отпускала его. Казалось, еще совсем немного – и он поймет что-то важное, может быть, самое важное в жизни. То, что знал старик в закопченной избушке и что пока было недоступно ему самому…
Павел постоял немного и вдруг крикнул что есть силы:
– Эй, дед! Где ты есть? Отзовись! Ну, хоть знак какой подай…
Ответом ему было только завывание ветра. И вдруг – как чудо! – сквозь плотную пелену облаков сверкнул ослепительно-яркий солнечный луч. Он осветил Синь-камень, и серая громада засияла таким нестерпимым светом, что даже глазам стало больно. Павел стоял, не в силах пошевелиться. Больше не было ничего – ни времени, ни пространства, ни его самого… Только свет. Он как будто растворился в нем, стал его частью, и это ощущение было таким незабываемо прекрасным! Все, что терзало и мучило, слетело, как ненужная шелуха, и проклятые вопросы больше не требовали ответа – такими мелкими и незначительными они казались по сравнению с этим светом – мудрым, добрым и вечным, как сама Вселенная. Потом, много спустя, только во сне иногда ему случалось пережить нечто подобное, и каждый раз он просыпался счастливым. Никому, даже самым близким и любимым людям, он не мог объяснить – почему. Такого словами не выразить.
Долго ли это продолжалось, он не понял. Может быть – миг, а может – и вечность… Когда Павел снова смог осознавать себя, он стоял возле камня, упершись в него обеими руками, словно пытался сдвинуть с места, и на лице его застыла восторженно-идиотская улыбка. Уже темнело, и с неба сыпались крупные хлопья снега, но теперь он вовсе не беспокоился об этом. Он чувствовал, что сейчас ему действительно пора уходить, но так хотелось задержаться здесь, хотя бы ненадолго!
Павел улыбнулся, снял перчатку и погладил шершавую поверхность.
– Спасибо! Спасибо тебе.
и – как подарок, как награда! – откуда-то издалека ему послышался тоненький девичий голос. Он тихо напевал простую мелодию. Павел долго, напряженно вслушивался, пока, наконец, не смог разобрать слова:
Синий камень, синий камень,
Синий камень в сто пудов,
Синий камень так не тянет,
Как проклятая любовь…
Перед глазами, как живое, предстало лицо Марьяны Шатовой. И под ее чертами, как вода подо льдом, все яснее и яснее проступало совсем другое, юное и нежное. Та девушка была похожа на нее, как родная сестра, – может быть, не такая красивая и стильная, не успешная бизнес-вумен, а простая девчонка, но… Если взрослой Марьяной можно было только восхищаться и любоваться на почтительном расстоянии, как законченным и почти совершенным произведением искусства, то в смешной девчонке было что-то особенное! Теплое, живое и очень привлекательное. Ей хотелось не любоваться, а просто быть рядом.
Так чего же он ждал столько времени? Вот дурак-то. Разве любовь – это то, чего нужно стыдиться?
Павел порылся в кармане, достал горсть мелких монет и положил их рядом с камнем. Но этого показалось мало. Как будто на паперти копеечку кладешь и требуешь за это спасения души…
Не глядя, он выгреб из бумажника все, что было, – рубли, доллары, разноцветные евро, положил их поверх мелочи и не оглядываясь быстро пошел обратно к машине.
Назад он ехал не спеша. На душе было удивительно легко и спокойно, как давно уже не было… Может быть, с самого детства. Хотелось насладиться этим чувством, растянуть его как можно дольше.
Но не получилось. Чем ближе он подъезжал к Москве, тем чаще появлялись неприятные, тревожащие мысли, но только совсем не такие, как раньше. Теперь он думал вовсе не о злосчастном комбинате и не о том, как будет оправдываться на работе за «провальный» процесс. Все, что происходило с ним в последние месяцы, он видел совсем в ином свете, чем раньше, и собственная роль во всей этой мышиной возне теперь казалась куда какой неприглядной.
Еще со времен учебы Павел усвоил крепко: все в мире относительно, и задача хорошего юриста – вовсе не устанавливать истину, которой на самом деле не существует, а просто интерпретировать события сообразно ситуации и добиться нужного для себя решения. Взять хотя бы легендарного адвоката Плевако, который умел так вывернуть любой факт, что присяжные готовы были рыдать в платочки и отпустить любого закоренелого преступника на все четыре стороны. Теперь, конечно, дело обстоит иначе и красноречием никого не проймешь – привыкли люди к любым словам, а уж профессиональные судьи – тем более, но все равно остается много возможностей, и чем лучше адвокат умеет их использовать, тем выше цена ему как профессионалу.
И все-таки… Может быть, и в самом деле есть на свете правда, которая одна на всех? И совесть, перед которой все равно придется отвечать? Павел вспомнил банкира, который вышел из тюрьмы при его непосредственном и весьма активном участии, и скривился от стыда. Ведь знал, чувствовал с самого начала, что клиент – и вправду убийца! Ну, сам он, конечно, не стрелял, не по чину уже, нанял специально обученного человека, который потом по неизвестной причине недолго зажился на свете… И еще много всякого должно быть на совести бывшего спортсмена, который в развеселые девяностые торговал спиртом «Ройал», а потом пробился в элиту бизнеса! Остается только догадываться, каким путем. И теперь гуляет, гад, на свободе!
А про комбинат этот злосчастный и говорить не приходится. Кто-то отхватит жирный кусок, а кто-то останется не у дел. Может, конечно, и прежний директор был не без греха, но все же худо-бедно работали люди, зарплату получали, а теперь куда они денутся? В лучшем случае – на биржу труда, а кто-то, не дай бог, и воровать пойдет.
Так что по всему выходит – прав старик. Как он там говорил? «Дело знай, а правду помни!» И остается ему теперь только одно – взять и уйти «по собственному желанию», не дожидаясь, пока выкинут за профнепригодность или еще с какой-нибудь столь же унизительной формулировкой. Трудновато будет, конечно, но ведь не свет клином сошелся на этой работе! Жил ведь он как-то раньше и еще проживет.
