Услышав последнюю фразу, я закинула ногу на ногу и нервно
застучала пальцами по столу.
– Послушайте, вы пригласили меня сюда для того, чтобы
обсуждать моего отца? Я не желаю слушать, что вы о нем думаете. Оставьте свое
личное мнение при себе.
Следователь посмотрел на меня осуждающим взглядом и резко
сказал:
– Можете ехать домой и приводить себя в порядок. Как только
вы мне понадобитесь, я пришлю вам повестку. Моя фамилия Мельников. Зовут
Владимир Владимирович.
Я хотела было встать, но следователь резко приподнялся и
неожиданно махнул рукой, показывая, что еще не время вставать:
– Женя, ответьте мне еще на один вопрос. Что вы делали на
железнодорожном вокзале?
Наверно, я просто была не готова к такому вопросу.
Растерявшись, я тут же взяла себя в руки и нагло соврала:
– Хочу съездить отдохнуть в Крым. Я приехала узнать, на
какое число есть билеты и сколько они стоят.
– Крым отменяется. Пока ведется следствие, вы должны быть на
месте.
Почувствовав на себе все тот же неприятный взгляд, я не
выдержала и как-то истерично сказала:
– Послушайте, почему вы на меня так смотрите? Я ничего не
натворила. У меня взорвали машину, а вы смотрите на меня как на преступницу. Я
сама осталась жива только по счастливой случайности. Я просто приехала на
вокзал узнать насчет билетов. Не надо так на меня смотреть. Лучше ищите
преступников.
– Мы их найдем, можете не сомневаться.
– Ну, так ищите, – раздраженно сказала я и подошла к входной
двери.
– Женя, а зачем вам была нужна автоматическая камера
хранения? – Следователь отошел от окна, сощурил глаза и посмотрел на меня все
тем же противным взглядом.
Я взялась за дверную ручку и посмотрела на него отрешенными
глазами.
– Вас опознал один из сотрудников милиции. Он дежурит на
железнодорожном вокзале. Он тоже был на месте происшествия. Узнав, что взорвали
вашу машину, сотрудник сказал, что вы довольно странная девушка и что он держал
вас на примете. Он рассказал про скандал, который вы устроили у автоматических
камер хранения.
Я слегка съежилась и ледяным голосом произнесла:
– Никакого скандала не было. Просто я спустилась в
автоматические камеры хранения и увидела, как один молодой человек ломал
кабинку. Он пытался запихать туда крупногабаритную сумку, которую он не захотел
сдать в обычную камеру хранения. Я и посчитала это злостным хулиганством и
позвала работника милиции.
На лице следователя было подобие улыбки. От его взгляда мне
стало совсем плохо, заныло в груди.
– Вы требовали кабинку.
– Я уже давно ничего не требую. Тем более от сотрудников
милиции.
– Вы не ответили на мой вопрос. Зачем вы пришли к
автоматическим камерам хранения?
– Просто так. Послушайте, я что, подозреваемая? Чего вы от
меня хотите?
Следователь не отрывал от меня взгляда.
– До свидания, – буркнула я.
Выйдя на улицу, я глубоко вдохнула, пытаясь прийти в себя.
После общения со следователем я чувствовала себя совершенно подавленной, на
душе остался какой-то гадкий осадок. Я никогда не любила своего отца, но очень
часто прислушивалась к его советам. В своей области он не имел себе равных, и я
это прекрасно знала. Отец не очень лестно отзывался о милиции и всегда говорил,
чтобы без особой надобности я не обращалась туда, а уж если обратилась, то не
говорила лишнего и на вопросы отвечала уклончиво. Любое слово могло обернуться
против меня. Сейчас мне «посчастливилось» убедиться в этом на собственном
опыте. Не успела прийти к следователю, как сразу же почувствовала себя
преступницей.
Я поймала такси и поехала домой. Смеркалось. Таксист
несколько раз пытался со мной заговорить, но я никак не реагировала на его
реплики и смотрела в окно. Притормаживая у нашего коттеджного поселка, таксист
присвистнул:
– Вот это жизнь! Если не ошибаюсь, тут одни новые русские!
Райский уголок.
Проехав КПП, я помахала рукой охраннику и устало спросила:
– А кто такие новые русские?
– Ну, наверное, такие, как вы. Дураку понятно, что простой
смертный тут не поселится.
– А я что, бессмертная, что ли? Между прочим, я такая же
смертная, как и вы. Сегодня меня хотели убить и взорвали мою машину.
– Примите мои соболезнования. Богатая жизнь всегда
рискованная, особенно в нашем государстве.
– А вы какой русский, старый, что ли?
– Получается, что старый. Я в хрущевке живу, от жизни ничего
хорошего не жду. Это лет десять назад я нормально жил. Деньги на книжку
откладывал, на курорт ездил, детям будущее обеспечивал. А какое оно теперь
будущее, если даже настоящего нет. Пашешь целыми днями, как вол, а отложить
ничего не можешь. Жена каждый день истерики устраивает, хоть из дому беги.
Вы-то, наверное, такой жизни и не видели.
– Не видела. Я слишком много лет не выходила из дома.
Машина остановилась у отцовского особняка.
– Вот это домина! – охнул таксист. – Аж дух захватывает.
Честным трудом таких денег не заработаешь. Только если воруешь.
– Воровать тоже уметь надо…
– Вы давно тут живете? Вы тут родились?
– Я родилась в детском доме, – сказала я, сама не зная,
почему разоткровенничалась. Наверное, потому, что таксист – случайный человек.
Уедет, и все. Ему не понять, что есть моменты, когда богатство не только не
радует – оно раздражает. Он не знает, какой ценой это все мне досталось…
– Просто стечение обстоятельств, – задумчиво продолжала я. –
Сначала это стечение обстоятельств казалось мне счастливым, но спустя годы я
поняла, что это не так. В Доме ребенка я чувствовала себя намного спокойнее и
защищеннее, чем в этом роскошном особняке с тем человеком, который называл себя
моим отцом…
Взглянув на ничего не понимающего таксиста, я рассчиталась и
вышла из машины.
Зайдя в дом, увидела мирно спящего в кресле Роберта. Гремела
музыка. Выключив магнитофон, я подошла к брату и потрясла его за плечо. Роберт
вскочил и сонным голосом спросил:
– Который час?
– Двенадцать ночи.
