— Не повезло.
— Не то слово! Отец после этого так и не оправился. Все ждал, что Фаворит вдруг выздоровеет. Тогда, мол, он ему устроит шикарное возвращение и станет Ротшильдом. Так и не дождался, бедолага.
Я встал.
— А как называется больница? У вас адреса нет?
— У секретарши спросите. У нее должно быть где-то.
Я поблагодарил Вагнера за аудиенцию и вышел. Секретарша нашла и выписала мне адрес клиники имени Прозерпины Харвест.
— А вы, часом, не бывали в Покипси? — спросил я, пряча листок в кармашек рубашки. — Чудный городок.
— Что вы! Да я и в Бронксе ни разу не была.
— И в зоопарке не были?
— В зоопарке?! Да что я там забыла?
— Ну, не знаю. Съездите как-нибудь, может, понравится.
Последнее, что я увидел, закрывая за собой дверь, был ее безмолвно округлившийся рот и розовый язык с комком жевательной резинки в обрамлении красной помады.
Глава девятая
На первом этаже Брилль-билдинга, на той его стороне, что выходит на Бродвей, по обе стороны от входа было два бара. В заведение «У Джека Демпси» стекались на водопой толпы любителей бокса, «Площадка» же, что на углу Сорок девятой, была местом встреч музыкантов и композиторов. Снаружи голубые зеркальные стекла обещали прохладу каприйских фотов. Внутри помещалась обычная пивная.
Я прошел вдоль стойки и нашел того, кого искал: Кенни Помероя. Кенни аккомпанировал разным певцам и писал аранжировки, когда меня еще и на свете не было.
— Ну что, Кенни, как делишки? — бросил я ему, взбираясь на соседний стул.
— Кого я вижу: Гарри Ангел, великий сыщик! Где пропадал, а?
— Да закрутился как-то. А что это у тебя стакан пустой? Так, сиди, сейчас мы все исправим.
Я подозвал бармена и заказал себе «манхэттен», а Кенни — еще виски.
— Ну, твое здоровье. — Кенни поднял стакан.
Кенни Померой был лысый толстяк с носом грушей и целым каскадом подбородков. Он носил костюмы в ломаную клетку и сапфировый перстень на мизинце. Кроме репетиционного зала его можно было найти только здесь, в «Площадке».
Потрепавшись немного и вспомнив минувшие дни, мы перешли к делу.
— Что это тебя к нам занесло? — спросил Кенни. — Все злодеев ловишь?
— Да не то чтобы… Есть одно дело, и ты можешь мне помочь.
— К твоим услугам.
— Джонни Фаворит — это что за тип такой?
— Фаворит? Что это тебя на древность потянуло?
— Ты его знал?
— Да нет. Видел пару раз, еще до войны. Последний раз вроде бы в Трентоне, в «Звездном салоне».
— Так. А последние лет пятнадцать не доводилось встречать?
— Ты что. Он помер давно!
— Помер — да не совсем. Он сейчас в клинике на севере штата.
— Ну и как бы я его встретил, если он в клинике?!
— Ну, не всегда же он там лежит. Посмотри-ка вот. — Я достал из конверта фотографию симпсоновского оркестра и протянул Кенни.
— Который из них Симпсон? А то тут не подписано.
— Симпсон — на барабанах.
— А что он сейчас делает? Все со своим оркестром?
— Нет. Из барабанщика никогда хороший солист не получится.
Кенни задумался, потягивая виски, и собрал на лбу целую сотню морщин до самой макушки.
— Знаешь, в последний раз он, по-моему, работал на студии, где-то на побережье. Попробуй-ка позвонить в Кэпитол-билдинг Натану Фишбину.
Я записал имя себе в книжечку.
— Еще кого-нибудь знаешь?
— С ихним тромбонистом я играл как-то в Атлантик-Сити. Лет сто назад, правда. — Кенни ткнул куцым пальцем в фотографию. — Вот он, Ред Диффендорф. Сейчас у Лоренса Велка играет.
— А остальные? Их где искать?
— Имена знакомые. Играть-то они все до сих пор играют, а вот кто где — неизвестно. Придется тебе тут поспрашивать или в профсоюз позвонить.
— Ладно. А знаешь такого Эдисона Свита? Негр, на пианино играет.
— Ножку-то? Еще б я его не знал! Такого второго нету! У него левая, как у Арта Татума. Высокий класс. Ну, этого искать не надо. Он лет пять уже в «Красном петухе» играет. Это на Сто тридцать восьмой.
— Кенни! Ты просто кладезь. Отобедать со мной не желаешь?
— Не имею привычки. А вот выпить — выпил бы.
Я велел официанту повторить, а себе заказал еще сандвич с сыром и к нему — жареной картошки. Пока готовился мой заказ, я нашел таксофон и позвонил в Американскую музыкальную федерацию. Я представился как внештатный журналист, пишущий статью для журнала «Лук», и сказал, что хочу взять интервью у музыкантов из бывшего оркестра Симпсона.
Меня соединили с девушкой, ведающей членскими списками. Чтобы расположить ее к себе, я пообещал ей, что найду способ упомянуть в статье об их профсоюзе, а потом продиктовал ей имена музыкантов и кто на чем играл.
Я ждал минут десять, пока она перебирала свои бумаги. Итак, из пятнадцати человек четверо умерли, а еще шестеро больше не значились в списках. Девушка дала мне адреса и телефоны оставшейся пятерки. Диффендорф, тромбонист, ныне играющий у Велка, живет в Голливуде. Сам Паук тоже обосновался в тех краях. Остальные трое в Нью-Йорке. Был еще саксофонист Верной Хайд (корреспонденцию направлять на адрес студии Эн-би-си), затем Бен Хогарт — трубач, проживает на Лексингтон-авеню и еще Карл Валински из Бруклина. Этот играет на тромбоне.
Я от души поблагодарил девушку и тут же попробовал связаться с Хайдом, Хогартом и Валински, но мне не повезло. Ни тромбониста, ни трубача дома не оказалось, а в Эн-би-си мне удалось только оставить телефонистке мой домашний номер.
Я понемногу начинал чувствовать себя новичком на охоте. Таких несчастных ставят всегда в самый дальний, самый неинтересный овраг, и они сидят там день-деньской, тщетно ожидая своего часа. Один шанс на миллион, что кто-то из бывших товарищей видел Джонни после того, как тот вышел из больницы. И, что самое обидное, больше ни одной зацепки.
Я вернулся в бар, съел свой сандвич и пожевал вялой картошки.
— Жить хорошо! — возгласил Кенни, бренча льдом в опустевшем стакане.
— Не то слово, — отозвался я.
— А ведь некоторым приходится работать, чтобы свести концы с концами.
Я сгреб сдачу со стойки.
— Ты уж прости, Кенни, но я тоже пойду поработаю. А то есть будет нечего.
— Ты что, уже пошел?
— Посидел бы еще, да не могу. Оставляю тебя в объятиях зеленого змия, Кенни.
— Да ты скоро с хронометром ходить будешь. Ладно, захочешь еще что узнать — где найти меня, знаешь.
