— Ну, играешь или нет? — грозно спросил он у иссохшего карлика в майке без рукавов. Карлик был покрыт таким количеством татуировок, что казалось, будто он одет в какой-то причудливый обтягивающий костюм. Знаменитый Хаггарти не был похож на своего пестрого двойника с плаката: его бледные, словно выцветшие, узоры были лишь линялой копией рекламных чудес.
Окинув взглядом мой дипломат, карлик рявкнул:
— Проваливай, не интересуемся!
— Я не агент, — ответил я. — Так что ни страхование жизни, ни патентованные громоотводы вам сегодня не грозят.
— Так чего тебе тогда надо? Посмотреть за бесплатно?
— А вы, наверное, мистер Хаггарти? Мне друг сказал, что вы мне можете помочь, подсказать кое-что.
— Что еще за друг? — вопросил разноцветный мистер Хаггарти.
— Дэнни Дринан. У него тут паноптикум за углом.
— А-а, знаю такого. Аферист паршивый. — Карлик отхаркнулся, сплюнул в мусорное ведро и тут же осклабился, чтобы показать, что шутит. — Друг Дэнни — мой друг. Говори, что там у тебя. Чем смогу — помогу.
— Можно сесть?
— Приземляйся! — Хаггарти ногой подтолкнул ко мне складное кресло.
Я уселся между ним и великаном, кисло поглядывавшим на нас с высоты, словно Гулливер на лилипутов.
— Я ищу мадам Зору, цыганку и гадалку, — сказал я, поставив на пол дипломат и зажав его ботинками. — До войны она тут на главной улице работала, гадала.
— Не припомню что-то, — сказал Хаггарти. — А вы? — Он обернулся к своим товарищам.
— Одно время была такая госпожа Мун, на чаинках гадала, — пропищал человек-рыбка.
— Так то китаянка была, — проворчал великан. — Она потом вышла замуж за аукциониста и уехала в Толедо.
— А зачем она тебе? — спросил человек-крокодил.
— Да она знала одного парня, которого я ищу. Вот, думал, может, подскажет мне что-нибудь.
— Ты что, легавый?
Я кивнул. Начни я запираться, было бы еще хуже.
— Сыщик, значит. — Хаггарти опять сплюнул. — А что? Всем как-то жить надо.
— Шпиков не перевариваю, — буркнул великан.
— Не перевариваешь, так не ешь.
Мой критик недовольно крякнул и умолк, а Хаггарти расхохотался и так стукнул по столу кулаком в красно-синих узорах, что развалил столбики фишек.
— Я знала Зору.
Это сказала толстуха. Ее голос был полон магнолий и акации и звучал нежнее фарфорового звона китайских колокольчиков.
— Только она была такая же цыганка, как мы с вами.
— Вы уверены?
— Конечно. Эл Джолсон
[21]
вон черной краской мазался, только негром от этого не стал, так?
— И где она сейчас?
— Не знаю. С тех пор как она отсюда снялась, я ее не видела.
— А когда она снялась?
— В сорок втором, весной. Взяла и ушла. Бросила тут все, даже не сказала никому.
— Расскажете мне о ней?
— Да мне и рассказать-то особо нечего. Мы с ней иногда кофе пили, болтали о погоде, о том, о сем…
— А про Джонни Фаворита она вам ничего не говорила?
Толстуха улыбнулась — где-то там, внутри этой тонны сала, мне улыбнулась маленькая девочка, которой подарили нарядное платье.
— Джонни Золотое Горлышко! Душка, настоящий фаворит, — счастливо улыбаясь, она напела старую песенку. — Я как-то читала в газете, что Зора ему гадает. Хотела ее расспросить, но она ни в какую. Небось, у них это как у священников: тайна исповеди.
— А еще что-нибудь помните? Хоть что-нибудь?
— Не знаю, как вам и помочь. Я ведь ее не так чтобы уж очень-то хорошо знала. Ой! Вам знаете, с кем надо поговорить…
— С кем?
— С Полом Больцем. Он у нее зазывалой работал. Он до сих пор здесь.
— А где его искать?
— Как в «Стипль-чез» идти, знаете? Он там сторожем работает.
Толстуха, как веером, обмахнулась телевизионным журналом.
— Послушай, Хаггарти, а нельзя как-нибудь отопление убавить? А то тут жара, как в парилке, я растаю скоро.
Хаггарти расхохотался:
— Я тебе растаю! Ты ж нас всех тут утопишь к чертовой бабушке!
Глава двадцать вторая
На Бродвок и на Брайтон-бич не было ни души. Там, где летом сплошным тюленьим лежбищем потели многочисленные отдыхающие, теперь бродили только несколько настырных стервятников с палками для изыскания в песке пивных жестянок. Сразу за стервятниками начинался чугунного цвета Атлантический океан. Черные буруны налетали на волнорезы, брызгая свинцовой пеной.
Парк «Стипль-чез» занимал десять гектаров. Над стеклянным павильоном шестидесятиметровым зонтиком торчала парашютная вышка, оставшаяся после всемирной ярмарки тридцать девятого года.
Вывеска над входом зазывала: «Заходи, повеселимся!» Чуть пониже была намалевана осклабленная физиономия Джорджа Тилью — отца-основателя заведения. В не сезон «Стипль-чез» мало располагает к веселью, и, глядя на Джорджеву улыбку, я не смог доискаться причин его искрометного оптимизма.
Я нашел подходящую дыру в сетчатой ограде, пролез внутрь и, подергав ручку входной двери, стукнул кулаком по стеклу. В пустом и гулком павильоне прокатился грохот, как будто дюжина полтергейстов затеяла попойку с танцами. Не спи, старик! Проспишь царствие небесное! Я двинулся вдоль стены, не забывая лупить ладонью по стеклу.
Завернув за угол, я уперся лбом в дуло револьвера. Это был полицейский кольт тридцать восьмого калибра, но мне он показался чуть ли не Большой Бертой.
[22]
Револьвер был зажат в бестрепетной длани старика в бурой униформе. Поверх носа, напоминающего головку столярного молотка, на меня уставилась пара свинячьих глазок.
— Замри! — приказал старик.
Близость револьвера давала странный эффект: голос сторожа доносился до меня как будто из-под воды. Я замер.
— Вы, наверное, мистер Больц? Пол Больц, да?
— Не твое дело! Ты кто такой?
— Меня зовут Ангел. Я частный детектив. Я сейчас расследую одно дело, хотел задать вам пару вопросов.
— Детектив? Чем докажешь?
Я полез было за бумажником, но в ту же секунду ствол весьма красноречиво уперся мне в пряжку ремня.
