— Ладно, солдата он убил. А что ему это дало?
— А он хотел, как представится случай, исчезнуть, а потом всплыть уже как другой человек. Деньги-то у него уже были припрятаны. Он почему-то считал, что Сатана ни о чем не догадается. Только он не все предусмотрел. Он и охнуть не успел, как его на фронт отправили. А обратно приехал нечеловек, который имя свое не помнил, не то что какие-то там заклинания на иврите.
— И тут вмешалась Мэгги?
— Да. Год прошел, она стала меня донимать: мол, надо ему помочь. Я дал взятку врачу, и мы под самый Новый год высадили Джонни на Таймс-сквер. Мэг так хотела, потому что там все началось и это последнее место, которое солдат запомнил до того, как Джонни его опоил.
— А что стало с телом?
— Его разрезали на куски и скормили гончим у меня в усадьбе.
— Что ты еще помнишь?
— Да ничего почти. Вот помню, когда все кончилось, Джонни все смеялся над этим парнем, говорил, вот, мол, людям не везет. Его ведь под Оран послали, а кто его ранил? Свои же союзнички, французы! Джонни, помню, очень веселился.
— Я был под Ораном! — Я схватил Крузмарка за грудки и толкнул так, что он ударился о лестницу. — Как звали того солдата?
— Не знаю.
— Ты же был с ними в комнате!
— Я ничего не знал, они мне только перед началом сказали. Я смотрел только — и все.
— Но Маргарет — она же должна была тебе сказать!
— Она сама не знала. В том-то и дело. Только Джонни знал его имя, иначе бы ничего не вышло. И еще кто-то должен был хранить эту тайну, — тот, кому он доверял. Он запечатал его жетоны в канопу — египетскую погребальную урну — и отдал Мэг.
— Как выглядела урна? — еще немного и я бы его задушил. — Ты ее видел?
— Видел. Она стояла у Мэг на столе. Алебастровая, белая, на крышке трехглавый змей вырезан.
Глава сорок шестая
Нужно было спешить. С силой уперев дуло Крузмарку в ребра, я расстегнул наручники и сунул их в карман куртки.
— Не двигайся. — Продолжая целиться ему в живот, я стал отступать к двери. — Не дыши даже.
Крузмарк потер запястье.
— А пленка? Ты пленку обещал!
— Извини, про пленку я тебе наврал. А что ты хочешь? С кем поведешься, от того и наберешься.
— Мне нужна эта пленка.
— Знаю. Сбылась мечта шантажиста.
— Если ты денег хочешь…
— Деньги свои поганые можешь в задницу себе сунуть.
— Ангел!
— Бывай.
Мимо загрохотал местный из центра, я ступил на узкую дорожку, не заботясь о том, заметил ли меня машинист. Одного мне только делать не стоило: не надо было класть «смит-вессон» в карман. Ну что же, все мы иногда ошибаемся.
Я не слышал, как Крузмарк подобрался ко мне, только почувствовал, как его руки перехватили мне горло. Недооценил я старика, ох как недооценил. Он был как зверь, опасный и сильный. Невероятно сильный для своих лет. Он набирал воздух короткими, злыми рывками. А я уже не мог дышать.
Крузмарк держал меня мертвой хваткой, даже двумя руками я не мог разжать его клешни. Тогда я извернулся и подсек его ногой за щиколотку. Падая, мы задели вагон проезжающего поезда, и нас, словно тряпичных кукол, отшвырнуло в разные стороны. Я отлетел обратно к стене.
Крузмарк ухитрился устоять на ногах, чего не скажешь обо мне. Я, как пьяный, ничком лежал на грязной дорожке и смотрел на железные колеса, пролетающие в сантиметрах от моего носа. Поезд исчез в тоннеле. Крузмарк подбежал и уже занес ногу, чтобы пнуть меня в голову, но я ухватил его за щиколотку и дернул вниз. Хватит, на этой неделе мне отвесили достаточно пинков.
Лезть за револьвером не было времени. Крузмарк приподнялся и сел. Я рванулся вперед и врезал ему кулаком по шее. Старик издал булькающее кряхтение, как раздавленная жаба. Следующим движением я крепко приложил его по носу и почувствовал, как кость подалась под кулаком, словно прогнивший арбуз. Он ухватил меня за волосы и приложил головой о свою грудь. Мы сцепились на узкой дорожке, пинаясь и норовя ткнуть противника в глаз.
Это был бой без правил, и маркиз Квинсбери
[55]
не одобрил бы наши действия. Крузмарк, в конце концов, повалил меня и железными лапами сдавил мне глотку. Когда я понял, что с его хваткой мне не справиться, я просунул правую руку ему под подбородок и отжал ему голову назад. Это не помогло. Тогда я проткнул большим пальцем ему глаз.
Вот это сработало. Крузмарк заорал так, что перекрыл даже рев очередного поезда. Хватка его ослабла, и я выдрался, жадно глотая воздух. Старик хотел было снова ухватить меня за горло, но я парировал его маневр. Мы сцепились в клубок и выкатились на рельсы. В конце концов, я оказался наверху. Крузмарк глухо стукнулся затылком о деревянную шпалу. Я дал ему еще коленом в пах для полноты картины. Видно было, что старик сдает.
Я встал и сунул руку в карман, но «смит-вессона» там не оказалось: видимо, в драке я потерял его. Послышался шорох угля. Я резко обернулся. Темная фигура, шатаясь, поднялась на ноги.
Крузмарк качнулся и слепо замахнулся правой. Я шагнул к нему и дважды с силой ударил его кулаком в живот. Мышцы у него были как железные, но я знал, что ему приходится совсем несладко.
Старик ударил левой, но я подставил плечо и правой рукой заехал ему в бровь. Это было все равно что ударить кулаком в стену. Рука у меня онемела от боли, но старика это не взяло.
Он шел на меня как танк, умело и крепко работая кулаками. Пытаясь вытащить наручники из кармана, я пропустил несколько довольно болезненных ударов. Потом, размахивая наручниками как кастетом, я смазал его по лицу. Звук от соприкосновения с костью показался мне музыкой. Я ударил его еще, на этот раз повыше уха. Старик охнул и осел на землю.
Раздался крик, словно кто-то сорвался в пропасть. Эхо пронеслось по тоннелю и угасло под влажными сводами, с которых капала вода. В темноте послышалось металлическое жужжание и треск. Контактный рельс.
Я не хотел прикасаться к трупу. Было слишком темно, я шагнул на безопасную дорожку и в свете далекой лампочки различил неясные очертания распростертого на рельсах тела.
Я вернулся в нишу и заглянул в кожаный баул, лежавший у подножия лестницы. На меня оскалилась львиная маска из папье-маше, под смятым черным балахоном обнаружился фонарик в пластмассовом корпусе. Больше ничего. Я снова вошел в тоннель и включил фонарик. Крузмарк лежал на рельсах, словно гора старой одежды. Лицо его было перекошено последней судорогой, невидящие глаза уставились вперед поверх рельсов, рот застыл в беззвучном крике. Над кучей обугленной плоти вилась струйка едкого дыма.
