Мы миновали огромные колонны Пенсильванского вокзала, мрачно серевшие в фонарном свете. Водитель молчал. Я тихонько мычал себе под нос. Эта песенка в исполнении Джонни Фаворита была очень популярна в войну. Одна из популярнейших моих вещей.
Беднягу Гарри Ангела скормили псам, как объедки со стола. Я убил его и съел его сердце, а все-таки не выгорело: это я тогда умер, я, а не он. И ни сила, ни магия тут не помогут. Я жил чужой жизнью и чужими воспоминаниями. Я — гибрид, уродец, решивший сбежать от прошлого. Надо было еще тогда понять, что это невозможно. Как ни подкрадывайся к зеркалу, отражение всегда смотрит тебе в глаза.
— Видно, случилось что-то, — сказал водитель, притормозив у тротуара напротив отеля. — Бегают как заведенные. — У входа стояли три полицейские машины и «скорая помощь».
Водитель поднял флажок на счетчике:
— С вас доллар шестьдесят.
Я сунул ему «аварийные» полсотни.
— Сдачи не надо.
— Погодите, это не пять. Вы ошиблись…
— Ошибся. Я вообще много ошибался.
Я быстро перешел улицу. Асфальт был сер, как могильная плита.
В холле у конторки патрульный говорил по телефону. Он даже не посмотрел на меня.
— …три черных, пять с молоком и один чай с лимоном.
Двери лифта закрылись.
На моем этаже в холле стояли складные носилки на колесиках. Двое медбратьев скучали, привалившись к стене.
— И что, спрашивается, торопили? — ворчал один. — Видели же, что труп?
Моя дверь была открыта, внутри зажигалась и гасла фотовспышка. Я молча вошел. Трое полицейских в форме бродили по квартире, не зная, чем заняться. Сержант Деймос сидел на столе спиной ко мне и по телефону диктовал кому-то мои приметы. Теперь фотовспышка блеснула в спальне.
Я заглянул внутрь. Одного взгляда хватило. Епифания, голая, с моими жетонами на шее, лежала навзничь на постели. Ее запястья и щиколотки были привязаны к столбикам кровати четырьмя безвкусными галстуками. Курносое дуло моего револьвера вошло в нее с нежностью любовника. Яркая кровь из ее чрева залила распахнутые чресла.
Лейтенант Стерн — один из четырех детективов в штатском, — сунув руки в карманы пальто, смотрел, как фотограф, стоя на коленях, берет крупный план.
— Ку-уда? — вопросил патрульный у меня за спиной.
— Я здесь живу.
Стерн обернулся. Его, обычно сонные, глаза расширились.
— Ангел? — у него даже голос дрогнул от изумления. — Вот он! Взять его!
Сзади меня схватили за руки. Я не сопротивлялся.
— Не будем геройствовать, — сказал я.
— Обыскать его! — пролаял Стерн.
Остальные смотрели на меня как на зверя в зоопарке.
В запястья впились наручники. Полицейский ощупал меня сверху вниз и обратно и вытащил у меня из-за пояса кольт «коммандер».
— Тяжелая артиллерия, — заметил он, передавая пистолет Стерну.
Стерн глянул на кольт, проверил предохранитель и положил его на тумбочку у кровати.
— Зачем ты вернулся?
— Больше идти некуда.
— Кто она? — Стерн большим пальцем ткнул туда, где лежала Епифания.
— Моя дочь.
— Врешь!
Вихляющей походкой вошел Деймос.
— Кого мы видим — ну и ну!
— Деймос, звони в участок, скажи, что подозреваемый задержан.
— Сию минуту. — Деймос неспешно удалился.
— Так. Еще раз. Кто она?
— Епифания Праудфут. У нее аптека на углу Сто двадцать третьей и Ленокс.
Кто-то из детективов записал имя и адрес. Стерн вытолкнул меня в гостиную. Я сел на диван.
— Долго ты с ней крутил?
— Несколько дней.
— Достаточно, чтобы ее прикончить. А знаешь, что мы в камине нашли?
Стерн поднял обгоревший гороскоп за единственный уцелевший угол.
— Имеешь, что сказать?
— Нет…
— Ничего. Нам и так хватит, особенно если у нее там твой «вессон».
— Мой.
— Ты погорел, Ангел.
— Я буду гореть в аду.
— Надо думать. А мы тебе путевку выпишем.
Акулья пасть Стерна растянулась в злобной улыбке.
Я смотрел на его желтые клыки и видел хохочущую маску над входом в «Стипль-чез», злой оскал карточного джокера. Я уже видел его на лике Люцифера. Мне казалось, я слышу, как комната наполняется Его хохотом. Пришел Его черед посмеяться.
