Он побывал на площади Инвалидов с возвышающимся на ее южной границе отелем Инвалидов, где находятся могила Наполеона и храм славы французского оружия. Особенно привлекла его западная часть огромной площади, и он все утро просидел в кафе на углу между улицей Фабер и миниатюрной площадью Сантьяго дю Чили. С шестого или седьмого этажа поднимающегося над его головой дома номер 146 по улице Гренель, пересекающейся с улицей Фабер под углом в девяносто градусов, в поле зрения снайпера, рассчитал он, попадут парк Инвалидов, большая часть площади Инвалидов, две или три улицы. Хорошее место для наблюдения, но не для убийства. Во-первых, расстояние от верхних этажей до усыпанной гравием дорожки, ведущей от Дома инвалидов к площадке, где останавливаются машины, превышало двести метров. Во-вторых, на линии огня оказывались ветки высоких лип, растущих на площади Сантьяго, с которых голуби роняли помет на плечи безмолвной статуи Вобана.
[6]
Вздохнув, Шакал расплатился и ушел.
День он провел в окрестностях кафедрального собора Нотр-Дам. Здесь, в лабиринтах Иль де ла Сите, были лестницы черного хода, аллеи и переулки, но расстояние от дверей кафедрального собора до машин, подкатывающих к самым ступеням, составляло несколько метров, а крыши площади дю Парви находились слишком далеко, в то время как крыши крошечной площади Шарлемана — слишком близко, не говоря уж об их доступности для агентов службы безопасности.
Местом его последнего визита стала площадь на южном конце улицы Рен. Он появился там 28 июля. Когда-то она называлась площадь Рен и была переименована пришедшими к власти голлистами в площадь 18 июня 1940 года. Глаза Шакала задержались на недавно повешенной табличке с новым названием. Ему вспомнились строчки, прочитанные им прошлым месяцем. 18 июня 1940 года — день, когда одинокий, но гордый изгнанник взял в Лондоне микрофон, чтобы сказать французам, что, проиграв битву, они не проиграли войну.
Что-то в этой площади с громадой вокзала Монпарнас на ее южной стороне, с которым у парижан военного поколения связано столько воспоминаний, приковало взгляд наемного убийцы. Неторопливо оглядывал он залитое асфальтом пространство, рассеченное потоками транспорта, выплескивающегося с бульвара Монпарнас, улиц д'Одесса и Рен. Он смотрел на высокие, с узкими фронтонами дома на каждой стороне улицы Рен. Затем взглянул на железнодорожные пути и вокзал, перед которым кишели частные автомобили и такси, привозящие и увозящие тысячи пассажиров. К зиме от старого здания осталась бы только тень. В 1964 году после открытия нового вокзала, построенного в пятистах ярдах, его собирались снести.
Шакал отвернулся от железнодорожных путей и вновь сосредоточил внимание на улице Рен. Он стоял лицом к площади 18 июня 1940 года, убежденный, что президент Франции выйдет на нее в определенный день. Существовала вероятность, что де Голль появится и в других местах, которые Шакал посетил в последнюю неделю, но здесь, он это чувствовал, появление президента неизбежно. Скоро не станет вокзала Монпарнас, его колонны переплавят на изгороди окраин, а привокзальная площадь, видевшая унижение Берлина, превратится в еще один кафетерий для чиновников. Но прежде чем это случится, мужчина в кепи с двумя золотыми звездами однажды придет сюда. А расстояние от верхнего этажа углового дома на западной стороне улицы Рен до центра привокзальной площади составляло примерно 130 метров.
Оба угловых дома на улице Рен, там, где она выходила на площадь, идеально подходили для целей Шакала. Первые три дома, расположенные вдоль улицы, также могли служить «окопом», но сектор огня в этом случае значительно сужался. Следующие дома не годились вовсе. Мог он стрелять и с первых трех домов бульвара Монпарнас, протянувшегося с востока на запад. С последующим удалением сектор огня становился слишком узким. Других зданий, доминирующих над привокзальной площадью, не было, за исключением самого вокзала. Но воспользоваться окнами служебных помещений вокзала он не мог, потому что они наверняка будут контролироваться агентами службы безопасности. Шакал решил поначалу изучить три первых дома на западной стороне улицы Рен и направился к кафе на восточном углу улицы, «Кафе герцогини Анны».
Сев на террасе в нескольких футах от мчащихся машин, он пил кофе и смотрел на высившиеся перед ним дома. Он провел в кафе три часа. На ленч Шакал перебрался в «Анси Брассери Альзасьен», откуда его взору предстали восточные фасады. После ленча он прогулялся по улице, приглядываясь к подъездам интересующих его жилых домов.
Затем направился на бульвар Монпарнас. Оказалось, что дома, которые он отметил для себя, построенные несколько позже, заняты под конторы.
На следующий день он вернулся, пересек улицу, сел на лавочку под деревьями и, вроде бы читая газету, осмотрел верхние этажи. Каменные фасады завершались парапетом, бегущим под крутыми, выложенными черной черепицей крышами, прорезанными окнами мансард. Раньше там жили слуги, теперь — стесненные в средствах пенсионеры. Эти крыши и, возможно, мансарды в тот день наверняка будут под наблюдением. Нельзя исключать того, что агенты службы безопасности окажутся на крышах, в тени печных труб, наводя полевые бинокли на соседние крыши. Но верхние этажи, непосредственно под чердаками, с высоким потолком, позволяли держать под наблюдением привокзальную площадь, самому оставаясь невидимым в темноте комнаты. А открытое окно в жаркое парижское лето едва ли вызовет подозрения.
Но чем дальше человек отходил от окна, тем уже становился сектор обстрела. По этой причине Шакал посчитал неприемлемыми третьи по счету дома на каждой стороне улицы Рен. Теперь он мог выбирать из четырех домов. Он полагал, что стрелять придется во второй половине дня, когда солнце покатится к западу, но будет еще достаточно высоко и его лучи будут освещать окна на восточной стороне улицы. Так его выбор сузился до двух домов на западной стороне. Для проверки собственной правоты Шакал подождал до четырех часов 29 июля и заметил, что на верхние этажи западной стороны падали лишь косые лучи, в то время как солнце яростно било в окна на востоке.
Днем позже Шакал заметил консьержку. Уже третий день он сидел или в уличном кафе, или на скамье в нескольких футах от подъездов интересующих его жилых домов. По тротуару шли и шли прохожие, а консьержка спокойно вязала у двери своего подъезда. Однажды к ней подошел поболтать официант близлежащего кафе. Он назвал консьержку «мадам Берта». Стоял теплый день, солнце, еще не достигшее зенита, освещало улицу, в тени оставалась лишь узкая полоска у дома.
Старушка щебетала: «Добрый день, месье» — людям, которые выходили или входили в подъезд, и по доброжелательному: «Здравствуйте, мадам Берта», каждый раз раздававшемуся в ответ, Шакал, сидевший в двадцати футах от нее, понял, что консьержка пользуется всеобщим уважением. Добрая женщина, с неиссякаемым состраданием к тем, кому не повезло в этом жестоком мире. Чуть позже у подъезда появился кот, и мадам Берта исчезла на несколько минут, чтобы вернуться с блюдечком молока.
Около четырех часов мадам Берта собрала вязанье, убрала спицы и нитки в один из просторных карманов передника и, шаркая, отправилась в булочную. Шакал тут же встал со скамьи и вошел в подъезд. Лестницу он предпочел лифту и взлетел по ступенькам.
