– Хочу сделать еще одно сообщение, хотя важным его не считаю. Леон только что доложил из Мюнхена, что готовит молодого немца арийского происхождения, по каким-то личным причинам ненавидящего эсэсовцев, для внедрения в «Одессу».
– С какой целью этот немец хочет проникнуть туда? – подозрительно спросил один из присутствовавших. Генерал Амит пожал плечами:
– Ему зачем-то нужно выследить одного бывшего капитана СС, некоего Рошманна.
Глава разведслужбы, занимавшейся судьбами евреев в «странах гонений», уроженец Польши, вскинул голову и воскликнул:
– Эдуарда Рошманна? Рижского мясника?
– Именно.
– А ведь у нас с ним давние счеты. Эх, если бы поймать его…
Генерал Амит покачал головой:
– Повторяю, Израиль мщением больше не занимается. Это приказ, который обсуждению не подлежит. Даже если тот человек разыщет Рошманна, казнить фашиста нельзя – после суда в Базеле это может оказаться последней соломинкой, которая сломает спину Эрхарду. Дело и так дошло до того, что, если в ФРГ насильственной смертью умирает бывший нацист, в этом сразу же винят Израиль.
– Тогда как быть с этим молодым немцем? – спросил шеф «Шабака».
– Я хочу использовать его для добычи сведений об ученых, которые в этом году собираются в Каир. Они – наша главная забота. Предлагаю послать в ФРГ человека следить за немцем. Присматривать за ним, и все.
– У вас есть на примете такой человек?
– Да, – ответил генерал Амит. – Он опытный и надежный. Будет следовать за немцем повсюду и держать в курсе событий меня лично. Кстати, он сам родом из Германии, из Карлсруэ.
– А что же Леон? – спросил кто-то. – Разве он не попытается расправиться с Рошманном на свой страх и риск?
– Леон будет делать то, что ему прикажут, – огрызнулся Амит. – А время сводить счеты прошло.
В то утро Остер устроил Миллеру еще один экзамен.
– Какие слова выгравированы на рукоятке эсэсовского кортика?
– Кровь и честь, – ответил Миллер.
– Верно. Когда эсэсовцу его вручают?
– Во время парада в честь окончания учебной части.
– Верно. Повтори клятву преданности людям Адольфа Гитлера.
Миллер сделал это, ни разу не запнувшись.
– Повтори кровавую клятву СС.
Миллер не сбился и тут.
– В чем символика эмблемы с черепом?
Петер закрыл глаза и повторил вызубренное:
– Его история уходит корнями в германскую мифологию. Это был символ тех групп тевтонских рыцарей, которые поклялись в преданности своим вожакам и друг другу до самой смерти и даже в загробном мире, Валгалле. Отсюда знак с черепом и перекрещенными костями, обозначающий потусторонний мир.
– Правильно. Все ли эсэсовцы становились членами частей «Мертвая голова»?
– Нет.
Остер встал и потянулся:
– Неплохо, – сказал он. – Думаю, других общих вопросов тебе не зададут. А теперь перейдем к тонкостям. О концлагере во Флоссенбурге тебе нужно знать вот что…
Человеку, молча сидевшему у окна самолета компании «Олимпик Эрвейз», что летел из Афин в Мюнхен, хотелось, по-видимому, только одного – чтобы его оставили в покое.
Его сосед, немецкий промышленник, понял это после нескольких безуспешных попыток завести разговор и взялся за «Плейбой». А расположившийся у иллюминатора бесстрастно смотрел, как авиалайнер пересек Эгейское море, как весенний, залитый солнцем пейзаж Средиземноморья сменили покрытые снегом Баварские Альпы.
Промышленнику удалось установить о соседе лишь одно: что тот немец – говорит на языке Германии без малейшего акцента, страну знает прекрасно, – потому бизнесмен, возвращавшийся из деловой поездки в столицу Греции, не сомневался, что сидит рядом с соотечественником.
Как жестоко он ошибался! Его сосед и впрямь родился в Германии. Это было тридцать пять лет назад, в Карлсруэ, в семье еврея-портного Каплана. Ребенка нарекли Йозефом. Через три года к власти пришел Гитлер, еще через четыре родителей Йозефа увезли в «черном воронке», а в сороковом году, когда мальчику исполнилось десять лет, схватили и его. Остаток детства он провел в концлагерях, дожил благодаря лишь природной выносливости и сообразительности до того памятного дня 1945 года, когда с быстротой и подозрительностью зверька он выхватил шоколадку из протянутой руки человека, говорившего в нос на незнакомом языке, и тут же съел ее в углу камеры, чтобы не успели отобрать другие.
А через два года, поправившись на несколько фунтов, но сохранив подозрительность ко всем и вся, он, голодный как волк семнадцатилетний юноша, сошел с корабля «Президент Уорфилд», более известного под названием «Исход», на берег новой страны, лежавшей вдали от Карлсруэ и Дахау.
С годами он подобрел и повзрослел, многому научился, обзавелся женой и двумя детьми, отслужил в армии, но так и не избавился от ненависти к стране, куда сегодня возвращался. Он согласился поехать туда вновь, как уже дважды за последние десять лет, спрятать истинные чувства под личиной доброжелательности и радушия, необходимых для убедительного перевоплощения в немца, лгать по долгу службы.
А ведомство, на которое он работал, предоставило остальное: паспорт, рекомендательные письма, кредитные карточки и другие документы гражданина западноевропейской страны, а также белье, обувь, одежду европейского производства и образцы тканей – ему придется играть роль торгового представителя немецкой текстильной фирмы.
Когда самолет окутали тяжелые зимние облака континентальной Европы, он вновь обдумал свое задание. Его по дням и часам расписал негромко говоривший полковник из киббуца, где выращивали не столько фрукты, сколько агентов «Моссада». Придется, не спуская глаз, следить за молодым немцем, который попытается сделать то, на чем уже погорели многие, – внедриться в «Одессу». Нужно будет наблюдать за ним, оценивать его успехи, подмечать, с кем он встречается и к кому его направляют, а главное, узнать, сможет ли он вывести «Моссад» на вербовщика новой партии немецких ученых для работы над египетскими ракетами. При этом необходимо оставаться в тени, инициативу в свои руки не брать ни в коем случае. А потом сообщить в Тель-Авив о достигнутом немцем, пока тот не «погорит», что рано или поздно должно случиться.
Он сделает все, а если такое задание и не принесет ему радости, так это никого не интересует. К счастью, ему не придется становиться немцем полностью, то есть с довольной миной на лице общаться с ними на их языке. Если бы его попросили именно об этом, он бы отказался. Ведь он ненавидит их всех, включая и журналиста, за которым ему приказано следить. И уже ничто – он был в этом уверен – не изменит его отношения к немцам.
На другой день к Остеру с Миллером в последний раз приезжали гости. С Леоном и Мотти был еще мужчина – загорелый, подтянутый, молодой, – Миллер дал ему не больше тридцати пяти. Его представили как Йозефа. За встречу он не проронил ни слова.
