Каждая меловая отметка соответствовала определенному тайнику. Монкада описал расположение тайников и меловых отметок настолько подробно, что Иерихон без труда найдет их только по этому описанию.
Монкада постоянно проверял, не тянется ли за ним пешком или на автомобиле «хвост». Лишь однажды он обнаружил наблюдение, но настолько открытое и ленивое, что даже он понял: Амн-аль-Амм по очереди следит за всеми дипломатами, просто на всякий случай. На следующий день «хвоста» не оказалось, и Монкада снова принялся за работу.
Когда все было готово, чилиец напечатал на пишущей машинке, где расположены тайники и места для меловых отметок, ленту тут же уничтожил, сфотографировал напечатанное, сжег машинописный экземпляр, а пленку отослал мистеру Бокомо. Небольшой пакет попал сначала в почтовый офис здания ООН на Ист-Ривер в Нью-Йорке, а оттуда – к Давиду Шарону в Тель-Авив.
Самый большой риск был связан с передачей всей этой информации Иерихону. Для этого существовал только один путь – через тот проклятый абонементный почтовый ящик в Багдаде. Шарон написал «дядюшке», что необходимые документы будут положены в абонементный ящик ровно в полдень через четырнадцать дней, то есть 18 августа 1988 года, и должны быть забраны не позднее чем через час.
Переведенное на арабский язык письмо Иерихону было у Монкады уже к 16 августа. За пять минут до полудня 18 августа он вошел в здание почтамта. Здесь ему показали абонементный ящик, в который он и опустил объемистый пакет. Никто его не остановил и не арестовал. Час спустя Иерихон вскрыл ящик и достал пакет. Его тоже не остановили и не арестовали.
После установления надежной системы связи обмен письмами резко ускорился. Иерихон настаивал на том, что он сам будет «оценивать» стоимость ответа на каждый интересующий Тель-Авив вопрос, причем ответ будет отправлен лишь после перевода соответствующей суммы на депозитный счет. Он назвал номер счета в никому не известном венском банке «Винклер», который находился в переулке Балльгассе, неподалеку от Францисканерплатц.
Тель-Авив согласился – и немедленно проверил банк. Он оказался небольшим и абсолютно неприступным учреждением, окруженным плотной завесой тайны. Впрочем, в банке имелся указанный Иерихоном счет; действительно, первые двадцать тысяч долларов банк принял, а не возвратил с недоуменными вопросами в финансовое учреждение, из которого была переведена эта сумма.
Моссад поинтересовался, не хочет ли Иерихон ради собственной безопасности назвать свое настоящее имя, поскольку только в этом случае, если что-то пойдет не так, западные друзья смогли бы оказать ему помощь. Иерихон не только категорически отказался, но заявил, что, если Моссад попытается наблюдать за тайниками либо установить с ним личный контакт каким-либо иным путем или на его счет перестанут поступать деньги, он немедленно разорвет все связи.
Моссад был вынужден согласиться, но в то же время попытался действовать окольными путями. Для начала был составлен психопортрет Иерихона, тщательно изучен его почерк; полученные данные сравнили со сведениями обо всех высокопоставленных иракских чиновниках. В конце концов аналитики пришли к заключению, что Иерихон – мужчина средних лет, умеренно образованный, вероятно, плохо или неуверенно говорит по-английски и занимает военную или полувоенную должность.
– Под это описание подходит добрая половина проклятого иракского верховного командования, полсотни высших чинов в баасистской партии и еще чертова тьма людей, – проворчал Коби Дрор.
Альфонсо Бенс Монкада «вел» Иерихона два года, и все это время Моссад получал ценнейшую информацию из области политики, обычного вооружения и его закупки, военных успехов, перестановок в высших эшелонах власти, дислокации ракет, производства отравляющих веществ, бактериологического оружия и даже относительно двух неудавшихся попыток свергнуть Саддама Хуссейна. Иерихон затруднялся ответить лишь на вопросы о ядерном вооружении Ирака. Разумеется, Тель-Авив запрашивал такие сведения, но Иерихон отвечал, что вся информация об иракской атомной бомбе хранится в строжайшей тайне и известна лишь иракскому Роберту Оппенгеймеру – доктору Джаафару Джаафару. Оказывать на него слишком сильное давление – значило наверняка «засветиться», добавлял Иерихон.
Осенью 1989 года он сообщил в Тель-Авив, что тень подозрения пала и на Джерри Булла и что в Брюсселе за ученым уже ведет постоянное наблюдение специальная группа Мухабарата. Моссад, который к тому времени сам стал использовать Булла в качестве источника ценной информации, в том числе и об иракской военной программе, как мог, пытался его предупредить. Конечно, и речи не шло о том, чтобы рассказать Буллу все, что было известно Моссаду; это было бы равносильно признанию, что на самой вершине багдадской иерархии у Тель-Авива есть свой агент, а такого не может себе позволить ни одна разведка мира.
Поэтому каца, руководивший довольно многочисленным брюссельским бюро Моссада, дал указание своим людям несколько раз, осенью и зимой 1989 года, проникнуть в квартиру Булла, оставив недвусмысленные намеки: перемотанную ленту в видеомагнитофоне, переставленные с места на место бокалы, открытое окно во дворик, даже локон длинных женских волос на подушке.
Булл обратил внимание на непрошеные вторжения, но, очевидно, не придал им слишком большого значения. Когда Иерихон сообщил о решении ликвидировать Булла, было слишком поздно. Операция уже была проведена.
Благодаря информации Иерихона израильтяне имели практически полное представление об Ираке в момент подготовки к вторжению в Кувейт в 1990 году. Переданные им сведения об иракском оружии массового поражения подтвердили и дополнили информацию, полученную ранее от Джонатана Полларда, который к тому времени уже был приговорен к пожизненному заключению.
Израиль ждал той или иной реакции США, полагая, что американцы тоже должны знать то, что известно Израилю. Но США и Западная Европа будто онемели, поэтому молчал и Тель-Авив, а тем временем Ирак наращивал мощь своего химического, ядерного и бактериологического оружия.
К августу 1990 года на счет Иерихона в венском банке Моссад перевел два миллиона долларов. Иерихон обходился недешево, но в Тель-Авиве считали, что деньги потрачены не зря. Потом иракская армия вторглась в Кувейт, и случилось непредвиденное. Организация Объединенных Наций, приняв 2 августа резолюцию, призывающую Ирак немедленно вывести свои войска из Кувейта, решила, что она не может далее содержать свою комиссию в Багдаде, поскольку это выглядит как поддержка режима Саддама. Через пять дней экономическая комиссия ООН для Западной Азии была неожиданно расформирована, а все дипломаты отозваны.
Бенс Монкада успел сделать лишь одно важное дело. В тайнике он оставил письмо, в котором сообщал Иерихону, что его высылают из страны и связь с Тель-Авивом прекращается. Однако, писал дальше Монкада, он может вернуться, поэтому Иерихону рекомендовалось время от времени заглядывать туда, где Монкада ставил свои меловые отметки. Потом чилийский дипломат уехал, в Лондоне его тщательно опросили; Давид Шарон выжал из чилийца все сведения до последней мелочи.
Итак Коби Дрор мог, не моргнув глазом, солгать Чипу Барберу.
