Мопед завез Датчанина в полуразрушенный итальянский квартал. Для белого шастать здесь без вооруженного эскорта — верх глупости. Убить не убьют, но как пить дать похитят. За европейца или американца можно взять выкуп до двух миллионов долларов. Однако в сандалетах, рубахе и шемаге сомалийца израильский агент мог разгуливать здесь вполне свободно. Главное — не увлекаться.
Каждое утро в маленькую, похожую на подкову бухту напротив отеля «Уруба» свозится рыба. Приливная волна Индийского океана вместе с пеной выбрасывает на берег рыбацкие лодчонки, и рыбачившие всю ночь тощие черные человечки, улыбчиво скаля белоснежные зубы, выволакивают из своих суденышек корзины радужных сардин, золотистых каранксов, туши тунцов и акул и тащат все это изобилие под навес рыбного рынка в надежде, что их улов раскупят.
От бухточки рынок отстоит всего на двести метров и представляет собой воняющие рыбой — свежей и не очень — тридцатиметровые торговые ряды без намека на освещение или холодильное оборудование. Агент Датчанина, господин Камаль Дуале, ходил здесь на рынке в начальниках. Условия работы требовали от него каждый день в районе полудня наведываться сюда из конторы и приглядывать за тем, как идет товар.
В основном покупатель уже сошел, но еще не весь. Те, кто при деньгах, покупают рыбу, пока она свежая; на сорокаградусной жаре товар вскоре начинает давать запах. И вот тогда сделки заключаются быстро, и начинается покупательский клев.
Господин Дуале если и удивился, увидев в толпе посланца своего хозяина, то не подал виду. Он лишь лениво прошелся по нему взглядом, а затем чуть заметно кивнул. Человек на «Пьяджо» в ответ тоже склонил голову, а затем приложил правую руку к груди. Расставил пальцы, сомкнул, снова расставил. Еще два мелких кивка, и мопед укатил. Свидание было назначено: место всегдашнее, время десять утра.
Назавтра Датчанин поднялся к завтраку в восемь. Ему повезло: давали яйца. Он взял два, а к ним хлеб и чай. Есть имело смысл понемногу и с оглядкой, во избежание дальнейшей отсидки на унитазе.
Мопед стоял у стены на внутреннем дворе. В половине десятого он затарахтел мотором. Стальная створка ворот отъехала, и Датчанин направился в сторону, противоположную той, откуда прибыл: ко въезду на территорию лагеря Африканского Союза. На приближении к бетонным блокам КПП он стянул с головы шемаг, так что стали видны блондинистые волосы.
Из своего бетонного убежища показался солдат-угандиец с винтовкой. Не успел он взять ее наперевес, как светловолосый мопедист заложил вираж и, приветственно вскинув руку, выкрикнул:
— Джамбо!
При звуке своего родного суахили винтовку угандиец опустил. Еще один сумасшедший мзунгу. Обрыдло здесь все, скорей бы домой. Но тут хорошо платят, и уже скоро денег накопится на скот и на жену. Мзунгу между тем свернул на парковку возле кафе «Виллидж», что у въезда на территорию, заглушил мопед и, поставив его на подножку, вошел внутрь.
Учетчик с рынка сидел у столика за кофе. Датчанин, подойдя к стойке, тоже взял чашечку, мысленно вздохнув по густому, насыщенному ароматом кофе у себя в тель-авивском офисе.
Обмен, как всегда, состоялся в туалете кафе. Датчанин достал доллары — валюту, всегда вожделенную даже во враждебных землях. Толщину пачечки сомалиец оценил благостно замаслившимся взором. Кое-что из нее (понятное дело, в никому не нужных сомалийских шиллингах) отщипнется рыбаку, который утром отправится с весточкой на юг, в Кисмайо. Доллары Дуале оставит себе, приберегая и скапливая их до того дня, когда можно будет сделать из этой проклятущей страны ноги.
А вот и передача: алюминиевый цилиндрик вроде того, в каком хранят сигары. Только этот прочнее, увесистей и сделан под заказ. Цилиндрик Дуале заботливо спрятал в тайничок у себя в поясе.
У себя в конторе Дуале держал тайно поставленный израильтянами генератор — примитивный, работающий на керосине самого что ни на есть сомнительного качества, но тем не менее дающий электричество, которого хватало на кондиционер и морозильную камеру. Так что на всем рынке Дуале был единственным, у кого всегда водилась свежая рыба.
Сейчас среди нее возлежал метровой длины королевский горбыль, пойманный утром, а теперь каменный, замерзший в шпалу. Вечером шпалу с цилиндриком, вделанным глубоко во внутренности, примет его гонец-рыбак и отплывет с ней на юг. По пути он будет рыбачить и к пристани в Кисмайо причалит дня через два. Там рыбу, уже не вполне свежую, он продаст одному учетчику с рынка и скажет, что это «от друга». Какого друга, зачем — это не его, гонца, дело. В самом деле, он лишь бедный сомалиец, растящий четверых сыновей, которые когда-нибудь, даст-то бог, сменят отца на его старенькой рыбацкой посудине.
Затем двое посетителей порознь возвратились, допили кофе каждый за своим столиком и так же по отдельности разошлись. У себя дома (он жил при конторе) господин Дуале запихал цилиндрик рыбине в нутро, в самую глубь. Тем временем блондинистый гость, обмотав голову шемагом, возвратился на мопеде в пункт проката. Здесь он сдал «Пьяджо», забрал неизрасходованную часть депозита, а прокатчик из дружеского чувства подкинул его до отеля. С попутками и такси сегодня как-то не клеилось, а терять хорошего, хотя и нерегулярного клиента не хотелось.
Датчанину оставалось лишь дождаться утра и улететь восьмичасовым рейсом «Турецких авиалиний». Время он убил за чтением английской книжки у себя в номере, после чего поужинал тушенкой из верблюжатины и улегся почивать.
Уже в сумерках рыбак положил обернутую влажной мешковиной рыбину в закуток у себя на лодке. При этом хвост он ей на всякий случай надсек, чтобы не спутать с остальным будущим уловом. Наутро он вышел в море, где, повернув на юг, благополучно раскинул снасти.
Тем же утром в девять часов, после обычного сумбура посадки на самолет, Датчанин в иллюминатор наблюдал, как вниз по наклонной уходят здания и укрепления лагеря Бэнкрофт. А вдали под взбухшим от ветра треугольным парусом шла на юг рыбацкая плоскодонка, в эти минуты как раз минуя Марку. Авиалайнер взял курс на север, дозаправился в Джибути и в середине дня приземлился в Стамбуле.
Датчанин из «Фонда помощи детям», пройдя транзитные процедуры, сумел попасть на последний рейс в Ларнаку. Там в гостиничном номере он в очередной раз сменил имя, паспорт и билет и назавтра первым же рейсом вылетел обратно в Тель-Авив.
— Ну что, проблемы были? — осведомился майор, известный как Бенни. Это он послал Датчанина со свежими инструкциями к Опалу.
— Никаких. Все гладко, — ответил Датчанин, теперь снова ставший Моше.
Из Офиса Саймону Джордану, начальнику представительства в Вашингтоне, прибыл зашифрованный имэйл, в результате чего Джордан снова повстречался с американцем, известным как Ловец. Американец для встречи предпочитал фастфуды и бары, но всякий раз осмотрительно их чередовал. На этот раз встретиться условились в Джорджтауне, в баре «Времена года».
Лето было в разгаре, так что сели снаружи под навесом. Вокруг за коктейлями посиживала всякая публика неопределенного возраста, только, в отличие от этих двоих мужчин в неброском закутке, более беспечная и раздобревшая.
