Между тем в доме старейшины послышалась негромкая возня и намек на движение. Ловец тут же метнулся в ту сторону. Оказывается, в углу здесь притулился еще один топчан, поуже. Из-под него торчал козырек от бейсболки.
— Лежи тут! — облегченно рявкнул Ловец. — Не шевелись, не вылезай!
Возня прекратилась, бейсболка исчезла.
Он крутнулся к троим Следопытам позади себя.
— Здесь чисто. Идем справляться с другой бандой. Помним о заложнике!
Шестеро прибывших из Гаракада, в полной убежденности, что кинуты подлецами из Марки, бросились через площадь со своими «калашами» наперевес, ныряя между ослами, ревущими и взбрыкивающими на привязи, и тремя припаркованными машинами. Но бежали они в полной темноте: звезды сейчас были скрыты облаками. Тим с Деем выбрали себе по одному и успешно их уложили. Однако вспышек стволов оказалось достаточно для остальных четверых. Они вскинули дула своих русских автоматов. Тим с Деем мгновенно упали ниц. Выбежавшие в проулок следом за ними Пит, Кудряш и капитан, завидев вспышки «калашниковых», тоже залегли.
Пятерка Следопытов из лежачего положения сняла еще двоих бегущих. Пятый, расстреляв обойму, приостановился воткнуть новый рожок. Ясно различимый вблизи козьего загона, за остановку он поплатился: пули из двух М-4 снесли ему голову.
Последний прятался за «техничками», вне поля зрения. Огонь прекратился. В попытке высмотреть цель сакад высунул голову из-за машины, не сознавая, что враги через оптику видят его в темноте. Его голова была подобна зеленоватому футбольному мячу; секунда, и мяч лопнул под пулями.
И вот тогда воцарилась тишина. Дом, где разместились пираты, загадочно молчал. А между тем из восьмерых были ликвидированы лишь шестеро; еще двое сейчас где-то были и что-то делали. Следопыты уже готовились к броску, решаясь на риск потерь, но, как оказалось, в этом не было необходимости. Откуда-то из-за деревни послышались выстрелы — всего три, с секундными интервалами.
Сделав вывод, что деревня благополучно разбужена, Бэрри бросил свою бесполезную вахту за околицей и помчался делать заход с другой стороны. И тут в его очках ночного видения предстали три фигуры, спешащие с тыльной стороны пиратского дома. Две были в халатах; на голове у третьей, с мольбами и стонами кое-как поспевающей за двумя тянущими ее сомалийцами, во все стороны топорщились блондинистые вихры.
Беглецов Бэрри даже не окликнул. Метрах примерно в двадцати от них он поднялся из-за куста верблюжьей колючки и влепил пулю вначале одному, что с «калашом» (это оказался одноглазый Юсуф), а затем, с расстановкой, две в грудь другому, позднее опознанному как чертяка Аль-Африт.
Дылда-боец подошел к недвижным телам. Светловолосый паренек лежал между ними на боку в позе эмбриона и тихо плакал.
— Ну что, мальчуган, — наставительно сказал ему боевой сержант. — Загостился ты тут. Домой пора. Вставай-ка.
Он попытался поднять его на ноги, но они под пареньком подгибались. Тогда Бэрри просто поднял его, как куклу, взвалил себе на плечо и пошагал обратно к деревне.
Ловец через очки оглядывал комнату, где встретил конец последний из явившихся с юга, из Марки. Да вот получается, что не последний. Одного как раз и не хватало. А сбоку в комнате имелась дверь; точнее не дверь, а завешенный одеялом проход.
Он катнулся в него по полу, чтобы находиться ниже линии огня вероятного стрелка, находящегося в смежной комнате. Уже внутри Ловец метнулся вбок, одновременно вскидывая перед собой карабин. Но выстрелов не последовало.
Ловец оглядел комнату, последнюю в доме; лучшую, где проживал сам старейшина. Пустующая кровать была укрыта сбитым на сторону покрывалом.
В камине догорали угли, в очках нестерпимо белые, словно блики солнца в осколках битого стекла. А рядом стояло большое деревянное кресло, в котором, безмолвно глядя на пришельца, сидел старик. Несколько секунд они смотрели друг на друга. Затем старик степенно заговорил:
— Хочешь меня застрелить? Я не дрогну. Я стар, и дни мои сочтены.
Говорил он на сомалийском, но Ловец, арабист по образованию, мог его в принципе понимать, и ответил на арабском:
— Твоей смерти, шейх, я не хочу. Ты знаешь, кто мне нужен.
Старик взирал на него без страха, хотя видел перед собой черт знает что: какого-то закамуфлированного монстра с лягушечьими глазами.
— Ты кафир, но при этом изъясняешься на языке священного Корана.
— Это так. И я ищу одного человека. Человека очень скверного. На его руках кровь многих невинных. В том числе и твоих единоверцев-мусульман. И женщин, и даже детей.
— Я видел его?
— Ты его видел, шейх. Он был здесь. У него… — Янтаря старик в своей долгой жизни видеть не мог. — Глаза у него цвета свежесобранного меда.
— А, этот, — старик махнул рукой, словно отмахиваясь от чего-то, вызывающего неприязнь. — Этот ушел, с одеждой для женщин.
Какую-то секунду разочарованию Ловца не было предела. Надо же, упустили. Ушел, утек сквозь пальцы. Сбежал, закутавшись в паранджу; скрылся в пустыне, и песок занес его следы. Теперь его не найти. Но тут Ловец обнаружил, что старик поглядывает наверх, и все понял.
Женщины в здешних деревнях, когда стирают одежду в воде из колодца, не рискуют вывешивать ее на просушку внизу из-за коз, которые могут запросто до нее добраться и из шкодливости изорвать рогами. Вместо этого они воздвигают на плоских крышах жилищ что-то вроде рам и развешивают одежду на них.
Ловец через проход вышел из комнаты. Сбоку дома наверх вели ступеньки. Прислонив карабин к стене, Ловец вынул «браунинг». Подбитые мягкой резиной парашютные ботинки при подъеме не издавали никаких звуков. Взойдя до уровня крыши, Ловец осмотрелся. Там находилось шесть сушильных рам, которые он одну за одной внимательно оглядел. В призрачном полусвете глазам представали женские джалабибы, мужские макави, распяленные для сушки на реечках. Один из последних показался несколько длиннее и уже. Причем это был не сомалийский макави, а пакистанский шальвар-камиз, да еще и с пышнобородой головой, которая шевелилась. А затем произошли три вещи, да так быстро, что Ловец за эти мгновения едва не лишился жизни.
Из-за облаков наконец-то проглянула луна, полная и ослепительно-белая. Своим наливным сиянием, многократно усиленным за счет оптики, она в секунду ослепила ночного охотника. Между тем человек впереди, несомненно, готовил какое-то оружие. Ловец сорвал с себя очки и вскинул «браунинг». Не стоял и шальвар-камиз: он поднял правую руку, в которой что-то лунно блеснуло.
Ловец мгновенно нажал на курок, и боек щелкнул… впустую. Осечка, а за ней еще одна. Очень редко, но бывает. Магазин точно полный, вот только затворная рама пуста.
Свободной левой рукой Ловец сорвал с ближней рамы хлопчатый саронг, скомкал его и швырнул в занесенное лезвие ножа. Сталь впилась в податливую материю, но та успела облечь металл так, что удар в плечо оказался притуплен. Ловец откинул бесполезный «браунинг» и выхватил правой рукой свой висящий у бедра морпеховский нож, — единственная вещь, которая сопровождала Ловца от самого Лондона.
