И вкус ее.
Действительно вкус камней, которые остались на берегу моря, где-то очень далеко, в моем детстве. Губы сухие. А от прикосновения к ногам щекотно.
Самую малость.
Боли нет. И у меня получается остаться собой. Но потом я все равно засыпаю, странно-счастливая. Оден рядом. Теперь я слышу его во сне, и так правильно. Почему? Не знаю. Просто правильно.
Счастье не исчезает за ночь.
Только пить охота, и я собираю капли росы, оседлавшие сухие стебли вереска. А Оден приносит флягу, но с вереска вода вкуснее.
— Мне казалось, что я сразу видеть начну. — Оден садится и протягивает сухарь, черствый, но вкусный до безумия. Оказывается, я зверски голодна.
— Ты не видишь?
— Солнце. Оно яркое, только размытое очень. И светлое вокруг — это небо?
Светлое, прозрачное, и последняя звезда еще висит над горизонтом, грозясь истаять.
— Забыл, как небо выглядит.
Если зрение начинает восстанавливаться, то это хорошо — наверное.
— Вчера было совсем тускло. Сегодня ярче.
А завтра?
Или послезавтра? Когда он настолько восстановится, чтобы видеть не только размытые цветные пятна? И что станет со мной?
— Оден, ты помнишь, что я…
— Альва? Помню. — Он стягивает плащ и ложится рядом.
Сорвав травинку, начинает рисовать на коже узоры. И мне щекотно.
Поначалу.
— Как помню твой запах… и вкус тоже… и то, что у тебя здесь ямочки.
На ягодицах? Я пытаюсь вывернуться и рассмотреть, только не получается. Оден все выдумал.
— И под коленкой. — Он не собирается оставлять меня в покое. — Здесь кожа очень чувствительная… — Сухой стебелек касается нежно. — Как на запястьях… или вот здесь…
Клубок солнечных змей в моем животе рассыпается, и сила тянется навстречу тому, кто готов ее принять. И я уже не боюсь сгореть, просто… мне нужно поделиться.
Сами по себе родники умирают.
Мы остались на Лосиной Гриве еще на восемь дней, совершенно безумных, когда каждый похож и непохож на другие. И я почти разучилась видеть время. Почти поверила, что так будет всегда. Ну или еще очень и очень долго…
Все-таки наивность неискоренима.
Я проснулась от взгляда, внимательного и весьма недоброго. Оден был рядом. Он сидел, упираясь кулаками в землю, выгнув плечи и опустив голову. И выражение лица такое, словно раздумывает, сейчас меня убить или немного попозже.
— Оден, я…
Он зарычал.
А потом его вырвало.
И да, больно быть наивной дурой.
Глава 25
ВОЛЧЬИ ИГРЫ
Стальной Король перекатывал в руке речные камушки, круглые, вылизанные водой до блеска, но было бы глупо полагать, будто его величество и вправду увлечен этим занятием столь сильно, сколь желает показать.
Завершив доклад, Виттар замолчал.
— Аномалия, значит…
— Возможно, что пустышка.
Крайт — мальчик талантливый, но и он ошибки совершает.
— Возможно, — согласился король, разглядывая пальцы. — На Перевале режим ограниченного доступа. Вот пусть и остается… а данные передай разведке, глядишь, и спасибо скажут.
В этом Виттар крепко сомневался. Королевскую разведку он недолюбливал. Впрочем, нелюбовь эта была сдержанной, устоявшейся и не мешавшей взаимопониманию.
— От нашей дорогой сестры, — лицо короля исказила болезненная гримаса, — всего можно ожидать… пусть присмотрятся. Аккуратно.
— Я подумал, что…
Вариант был совершенно безумным, но в то же время логичным.
— Понимаю. Возможно. Но это ничего не меняет, Виттар. Пусть присмотрятся, — с нажимом произнес король. — Очень аккуратно. Если Оден до сих пор жив, то пара дней изоляции ему точно не повредит.
Разведка умеет работать.
И меры предосторожности оправданны.
Исключений не будет ни для кого, слишком уж дорого они обходятся, но предчувствие мерзостное.
— Ты выглядишь лучше, чем в прошлый раз. — Король не сразу нарушил тишину, позволяя Виттару высказаться, да только говорить было не о чем.
Все верно.
Но неправильно. А почему — Виттар неспособен объяснить внятно.
— Гораздо лучше. Отдых пошел тебе на пользу.
Фрак на короле сидит почти хорошо. С нескладностью королевской фигуры воюют лучшие придворные мастера, правда, и они зачастую оказываются бессильны. Но в этот раз им удалось скрыть обычную для короля сутуловатость и выровнять его плечи, сделав их чуть шире, внушительней.
Король должен походить на короля. И у него получалось — естественно, когда он давал себе труд приложить к этому хоть какие-то усилия.
— Это хорошо… а вот с театром мысль была неудачной. Не надо больше таких эскапад. Я рад, что тебе понравилась девушка, но… ты выбрал неподходящее время, чтобы рассказать об этом.
— Мне жаль, если ее величество сочла себя оскорбленной.
— Я принес извинения от твоего имени. И пообещал, что подобное не повторится.
— Не повторится.
Обещание далось тяжелее, чем хотелось бы Виттару.
— Вот и замечательно… Я слышал, что девушка и вправду очень красива. — Камушки лежат на королевской бледной ладони. — Но не увлекайся.
Следовало ответить шуткой, перевести разговор на вещи действительно важные, но помимо воли вырвалось:
— Ты обещал, что я сам себе невесту выберу.
— Обещал. — Взгляд короля был безмятежен. — И сдержу слово. Только мы оба знаем, что эта… партия неудачна.
Партия.
Еще одна фигура на большой шахматной доске. Маленькая пешка, о судьбе которой не принято задумываться. Сегодня она есть.
Завтра — нет.
А послезавтра и сама память исчезнет.
Так принято. И правила этой игры установлены задолго до рождения Виттара.
Что с ним не так сегодня? Почему вещи обыденные, обычные даже, вызывают столь глубокое внутреннее отторжение?
— Надеюсь, ты останешься сегодня… Ее величество желает показать, что простила тебя. И было бы мило с твоей стороны вести себя… соответствующим образом. Окажи внимание гостям.
— Или гостьям?
— Видишь, к тебе вернулась прежняя догадливость. — Король позволил себе улыбку.
Это пока не приказ, но просьба, отказывать в которой нет причины. Значит, придется задержаться не на час, как Виттар предполагал изначально, а дольше, гораздо дольше.
