Когда говоришь, становится легче.
И что за беда, если слушатель специфический, главное, внимательный. И не перебивает.
- Я и вправду с детства самого... не одно, так другое.
Надо есть, пусть и не хочется. Меррон ведь знает, что такое истощение. Рыба костистая, с привкусом тины, но это уже не важно.
- Будешь Чернышом?
Будет. И вправду темный, не по масти, но от грязи, которая налипла на кожу.
- Тогда хорошо. Я немного посплю, ладно? А завтра мы дальше пойдем. Обещаю... только сапоги эти я не надену.
Ночь длилась и длилась. Меррон не могла заснуть, но когда наступило утро, она поняла, что и проснуться не в состоянии. Она застряла где-то на границе. И теперь каждое движение давалось мучительно, не из-за боли, но из-за загустевшего тяжелого мира.
- Главное, не сдаваться... здесь хорошо, но если останусь - сдохну. А жизнь по-своему неплохая штука. Надо думать о чем-нибудь хорошем. О варенье, например. Или о тапочках. Дома у меня были совершенно чудесные войлочные тапочки...
Сапоги Меррон оставила в куче листвы.
Она сняла куртку Терлака, пожалев, что все-таки побрезговала его штанами, и отрезала рукава.
- Оно, конечно, от змей не спасет, но идти будет легче. И мягче. А вообще полезно под ноги смотреть. Здесь мы веревкой перехватим, чтоб пальцы не вываливались...
Карто наблюдал за манипуляциями внимательно.
Импровизированные сапоги держались на тех же веревках, которые Меррон намотала вокруг щиколотки.
- В общем-то как-то так. Только извини, я все равно не смогу быстро...
Ее хватило на пару шагов, ровно до острого камня, коварно прятавшегося в моховой кочке. Меррон наступила на него и взвыла от боли...
- Да что это за жизнь такая!
Она хватилась за раненую пятку. И поняла, что больше умирать не хочется. Напротив, боль вызвала приступ здоровой злости, а вчерашняя апатия отступила.
- Ты...
Карто сидел рядом и скалился во всю пасть.
- Ты... чтоб тебя... чтоб вас всех! Политиков, магов, протекторов, психопатов! Чтоб им икалось! - пятку дергало, и сапог наполнялся кровью... - чтоб они все провалились к Ушедшему!
И в этот миг небо треснуло. Меррон даже услышала хруст, точно так же хрустит скорлупа куриного яйца, раскалываясь надвое. Белая трещина на синем небе расползалась от края до края.
Она становилась шире и шире.
- Что за...
Мир плакал.
Беззвучно и горько. Меррон зажала уши, чтобы не слышать этих слез, но все равно слышала. Громко как! А белизна исчезала. И синева. И все краски, которые были словно уходили в эту промоину...
- Замолчи!
Она не слышала собственного голоса.
Беззвучно падали листья с деревьев, чтобы, коснувшись земли, рассыпаться прахом. Он же изменял траву... и припав к земле метался карто.
Подскочив к Меррон, он дернул ее за полу куртки.
- Не понимаю...
Не слышу. Карто щелкает зубами, скалится. И толкает к куче листвы.
Падение длится вечность. В ней много серого, душного, пыльного, в котором Меррон почти рассыпается прахом. Она пытается выбраться, но серое липнет к рукам и ногам, тянет к несуществующему дну... глубже и глубже.
И стоит ли бороться?
Сил нет.
Предел пройден.
Всего-то и надо - позволить себе умереть. Больно не будет... это как спрятаться. Навсегда и ото всех. В старом шкафу много пыли. И он, который подымается по лестнице, знает, где ее убежище. Он приближается медленно, под шагами скрипят половицы. Иногда в щель Меррон видит босые ноги со сбитым ногтем на большом пальце левой. Ноготь черный, растресканый, но не слазит.
...выходи...
В его руках - ремень. И Меррон вжимается в стенки шкафа, мечтая раствориться в пыли. Раньше... сейчас... больше нет сейчас и раньше. Только всегда. И если Меррон хочет...
...не хочет. Она взрослая. Она не будет прятаться...
И Меррон толкает дверь. За ней - никого. Только пыль и паутина. Сотни и сотни нитей. Меррон должна найти правильную. Она знает. Вот та. Горячая и живая.
Меррон тянется... и тянется... и дотягивается. Но стоит прикоснуться, как струна разлетается, высвобождая новую волну. Исчезают пыль. И паутина. И звук. И все вокруг.
В мир приходит темнота.
Она длится и длится. И в какой-то момент Меррон осознает, что темнота существует наяву. Черная. Плотная. Как ночь, только страшнее.
- Эй... - собственный голос - робкий шепот, который она скорее осознает, чем слышит. - Черныш...
Глупо как получилось... наверное, она почти дошла.
Под ней - листья. И рядом тоже. Их достаточно, чтобы спрятаться. Меррон не знает, кто живет в темноте и как надолго та пришла, но лучше ей спрятаться.
- Черныш, ты где?
Карто навалился сверху, прижимая и забрасывая остатками листвы с несвойственным ему прежде остервенением. Сам лег рядом. Хорошо. Меррон важно знать, что рядом кто-то есть, живой или нет.
Темнота ведь пройдет... не бывает, чтобы стало темно и навсегда...
Надо только подождать.
Сколько?
Долго... и еще дольше. Меррон ждет. В какой-то миг карто перестает дышать, и Меррон, коснувшись скользкой шеи, понимает, что ее охранник мертв окончательно.
- Тебе тоже не повезло со мной связаться, - она говорит очень тихо, просто, чтобы понять, что жива. - Моего невезения хватит на многих... я ведь рассказывала тебе про кота? А варенье у меня никогда не получалось. Терпения не хватало почистить крыжовник так, чтобы кожура целая... и это варенье, чтоб ты знал, нельзя перемешивать. Кастрюлю надо аккуратно встряхивать. Тебе когда-нибудь доводилось встряхивать кастрюлю с кипящим сиропом?
Она нашла руку карто и сжала ладонь.
- Я однажды это варенье вывернула, чудом, что не на себя... почему так темно? Ночью ведь звезды и луна, и даже когда звезд и луны нет, то хоть какой-то свет. А тут... надо было меня слушать. Вывел бы к деревне и все... я бы дальше сама.
Какой смысл разговаривать с тем, кто уже мертв?
Пить хочется невыносимо.
Но покидать убежище - страшно, и когда пошел дождь, Меррон обрадовалась, она хватала капли на лету, глотала, а потом - дождь не продлился долго - слизывала с листьев. Наверняка, это было негигиенично, но лучше, чем искать воду в полной темноте.
Постепенно восстанавливался слух.
Резкие, отдельные звуки, которые причиняют боль.
- ...дошла бы до деревни... с людьми, наверное, проще было бы... или вот до города... отлежусь и пойду. Все равно ведь не знаю, куда дальше. А там...
