Костер в кольце камней горит ярко.
И давешний знакомый что-то говорит Лаашье, не забывая подкармливать огонь сосновыми сучьями. С треском вспыхивают длинные иглы. Тлеет сырая середина, а рыжая кора сочится живицей.
Рядом с костром - гора еловых лап, бережно укрытая медвежьей шкурой.
И Бьярни, бросив быстрый взгляд на Меррон, прощается.
- Спасибо, - остальное Дар скажет завтра.
Лаашья уходит следом. На берег вернется, к лодке и тоже костер разложит, сигнальный. Завтра с корабля переправят людей, тех немногих, которые пожелали пойти, Снежинку и запасы зерна.
- Я его осмотрела... в том смысле, что раны осмотрела.
После Краухольда Меррон избегала вспоминать, что умеет лечить. И сейчас она маялась неуверенностью в том, что имеет право. Что вовсе помнит, как это делается.
- Язвы заживут. Нужно вычистить хорошенько и мазь сделать... я взяла травы.
И не только травы. Не стала отказываться и от набора инструментов, переданных Ллойдом, как не стала спрашивать, откуда этот набор взялся и из какого материала инструмент сделан.
- А с рукой сложнее. Кость срослась неверно. И надо ломать наново. Но я не уверена, что не начнется сепсис. Тогда руку придется вовсе удалить...
- Скажи ему. Пусть сам решает.
Лежбище из еловых веток и шкуры прогибается под двойным весом.
- Если получится... он не пойдет против тебя? Он многих знает. И его послушают.
- Он не глуп. И понимает, что я сильнее. Его. Их всех.
Меррон только хмыкает.
- Женщина, когда ты в меня верить начнешь?
- Я верю.
Иначе не пошла бы на край мира, на остров, о котором и не слышала. Только вслух не скажет из врожденной вредности, а ему и не надо - Дар и так ее слышит. И сомнения. Нерешительность. Боязнь подвести и надежду, что все получится, что этот дом, наконец, навсегда.
У нее ведь нет другого.
Во всяком случае, она так думает.
- Я кое о чем тебе не сказал, - отросшие прядки выскальзывают из-за ушей, и Дар ловит их. - Твой отец умер...
- Да?
- Да. Несчастный случай... но у тебя сестра есть.
Девочка с треугольным лицом и плоскими скулами.
- Они с матерью живут в поместье твоей тетки...
...где остались и его люди. Так женился на той женщине, все-таки Дар не способен держать в голове имена. А Сиг присмотрел себе невесту в городе... после войны всегда остаются женщины, которым нужна помощь. Наверное, это неплохой вариант. Только Лаашье на месте не сиделось. Может, хоть здесь найдет себе кого по нраву.
- Про сестру я знаю, - Меррон ерзает, пытаясь улечься поудобней, но в шубе тяжело двигаться, и она избавляется от шубы. - Только... она мне чужой человек. Совсем чужой, понимаешь?
Дар боялся, что Меррон, узнав, захочет увидеть. Поехать. А он не сможет отправиться за ней. И удерживать тоже будет не вправе.
- Я рада, если у них все нормально, но... ты мне важен. И док. Я знаю, что док при деле и жив. А ты... тебе ведь хорошо здесь? Лучше, чем было?
Намного. Еще немного и Дар снова опьянеет, хотя сейчас он знает, как разделить это странное состояние на двоих.
- Мы провалимся, - предупреждает Меррон.
На смуглой коже отблески костра складывают причудливые узоры. Свет играет с тенью. Или наоборот? Это не столь уж важно.
- Я тебя вытащу, - Дар готов пообещать ей это.
Он сдержит слово. Потом. Как-нибудь под утро... это или следующее, или то, которое будет когда-нибудь.
В Доме-на-холме прочный фундамент и крепкие стены. Там есть очаг и, значит, в очаге появится огонь. Будет мир.
Тишина.
Покой и женщина, которая не позволит сойти с ума, защитит от кошмаров и себя самого, потому что с остальным Дар справится. Она слышит. И отвечает, без слов, но все равно понятно.
Нежность. Доверие. Хрупкая надежда, что все будет именно так.
Утром Дар наденет на нее обручальный браслет по местному обычаю. Браслет - надежней кольца, его снять тяжелее, особенно, если замок хороший...
- Ты неисправим, - Меррон тихо смеется.
И принимается наново считать родинки, каждую отмечая поцелуем. Всякий раз получается иное число... наверное, потому что никогда не выходит досчитать до конца.
Она и вправду привыкнет к острову, пожалуй, быстрее, чем Дар ожидал.
Снова начнет лечить.
И женщины уважительно назовут ее ведьмой, а Бьярни Медвежья лапа, чья рука, пусть бы и не вернет себе прежнюю силу, но обретет способность двигаться, приведет к порогу Дома-на-холме Сольвейг. Попросит в ученицы взять. Зачем? А ведьма сама выбирает себе мужа: каждый будет рад позвать ее к своему очагу. Счастлив тот дом, который хранят от болезней и бед.
Пожалуй, Дар был согласен.
Только счастье - состояние непривычное. И порой он начинал бояться, что оно вот-вот закончится... насколько хватит? Год? Два?
На третий Меррон стала меняться. Исподволь. Понемногу. Делаясь ярче день ото дня. Манила запахом молодого леса и еще почему-то молока. Дара тянуло к ней с неимоверной силой. Он отступал и возвращался. Мешался под ногами, злился сам на себя, и еще на то, что она не замечает.
- Сам поймешь, - Меррон не выдержала первой, - или сказать?
- Скажи.
- Херлугом сына назвать не позволю, - она посмотрела на ступку, в которой перетирала травы. - И Рюмниром тоже... и вообще мне местные имена не нравятся. А ты раздражаешь. Все раздражает! И меня, кажется, сейчас стошнит и...
...и ее стошнило.
- Дар, - Меррон вцепилась в него. - Я боюсь.
...он тоже.
- ...я не уверена, что справлюсь. И... и у меня такой характер. Я же тебя изведу в конец...
Так начались самые безумные месяцы в жизни Дара. Но они того стоили.
Вместо эпилога
Я точно знала, где найти Йена - на крыше Кривой башни. Он сидел на краю, свесив ноги, - меня всегда это жутко нервировало - и вышивал. Рядом на солнышке распластался рыжий кот, который изрядно постарел, погрузнел, но все был сам по себе. Иногда - рядом с людьми.
Как правило, с теми, кому нужно общество без общения.
- Прячешься?
Таиться не было смысла, Йен услышал меня задолго до моего появления на крыше. И если не сбежал еще, то на разговор настроен.
- Даже если я упаду, ничего не случится, - он всякий раз это повторяет, а я отвечаю, что все равно нервничаю.
- Он еще сердится? - Йен отложил пяльцы, собрал разноцветные ниточки, прилипшие к рубашке и все-таки сполз со стены.
