— Скорее!
— Она здесь, в машине!
— Бетани Кролл!
— Дочка Леонарда Кролла! Ее похитили!
Возникший ниоткуда охранник с широким, приятным лицом жестом просит собравшихся отойти от машины. Толпа нехотя повинуется. Охранник встает, расставив ноги, на незанятом парковочном месте рядом с нами. В нашу сторону он не смотрит — очевидно, ждет подкрепления. Держится он со спокойной уверенностью человека, который знает свое дело и получает от него удовольствие. Бетани даже не замечает его появления — стиснула пальцами голову и раскачивается из стороны в сторону, будто малыш, который отчаянно пытается сбежать из плена своей кроватки. На ее лице и горле выступили бусины пота. Фрейзер Мелвиль обреченно вздыхает.
— Там была яма, — бормочет Бетани, резко распрямляясь, однако не отнимая рук от лица. Мечтательность, с которой она это произносит, заставляет меня насторожиться. — Его бросили вниз, и завалили яму камнем, и залили воском.
— Кого?
— Даниила. Его бросили в ров со львами. А наутро он был еще жив.
Сердце начинает биться быстрее. Слишком быстро. Мне нужно расшифровать услышанное. Пытаясь успокоиться, прижимаю руку к груди.
— Почему, Бетани? Почему львы его не растерзали?
Улыбается — чуть ли не томно.
— Потому что им не хотелось мяса.
Краем глаза вижу, что толпа расступается, пропуская седовласого мужчину в темном костюме. Похоже, кто-то из администрации стадиона, а может, проповедник. За ним шагает эскорт — четверка мужчин помоложе, в строгих костюмах и ярких галстуках, все или чернокожие, или азиаты.
— Почему им не хотелось мяса, Бетани?
— Ну, наверное, им было нужно другое. Не еда.
Продолжаю присматриваться к вновь прибывшему.
Пожалуй, все-таки священник. Выслушав сбивчивый рассказ Калума, он поворачивается к машине и на мгновение замирает. Потом подходит к охраннику и начинает его расспрашивать, то и дело показывая на наш «ниссан».
Впиваюсь взглядом в лицо Бетани:
— А что же им тогда было нужно?
Пожимает плечами:
— Их всех бросили в яму. Не только Даниила — львов тоже. Представь себя на их месте — чего бы хотелось тебе? Львы его не разорвали. Он выжил.
Часто моргая, она начинает кашлять.
— Что ты пытаешься этим сказать? Нужно идти в логово, да?
Она еле заметно кивает.
— В чем дело? — спрашивает физик.
— А в том, что сейчас мы изобразим улыбку, — говорю я, открывая свою дверцу, — и выйдем из машины.
К тому времени, когда, закончив разговор с охранником, священник решительно направляется к нам, я сижу в коляске. Манипуляциями по извлечению, раскладыванию, пересаживанию мне пришлось заниматься на глазах у десятков откровенно пялящихся зевак. Плевать. То, чего хотели львы, теперь нужно мне. И ради этого я готова на все.
С широкой улыбкой качу навстречу седовласому мужчине. Протягиваю руку:
— Габриэль Фокс.
Я его не интересую. Пронзительный взгляд голубых глаз странной треугольной формы устремлен на Бетани, причем он не только не скрывает своего к ней отвращения, а как будто им даже гордится.
— Мы привезли Бетани Кролл.
— Вижу, вижу, — говорит он. — Дитя, о котором мне много рассказывали. О чьем спасении мы молились.
Бетани покаянно вешает голову, а физик отцовским жестом кладет руку ей на плечо.
— В таком случае вы, полагаю, догадываетесь, почему мы ее привезли, — говорю я, не переставая улыбаться. Священник вопросительно поворачивается ко мне. — Как вы, вероятно, знаете, я ее лечащий врач. Между нами состоялась не одна долгая беседа. Моя пациентка много размышляла о своем прошлом. — Он испытующе оглядывает нашу троицу. — Бетани осознала свои поступки.
И хотя она понимает, что назад пути нет, она хотела бы попросить прощения у отца. Мы узнали, что он здесь и молится о дочери, и решили приехать. — Ухоженное лицо священника недоуменно вытягивается. Он открывает рот, но, передумав, сжимает губы. Пользуясь его смятением, гну свою линию дальше: — Она хочет вернуться к Богу. Не так ли, Бетани? — В первое мгновение на ее лице отражается непонимание. Зрачки у нее расширены, взгляд то и дело уплывает в сторону, как будто после недавних судорог у нее что-то случилось с оптическими нервами. Наконец она утвердительно кивает. — Она хочет участвовать в вознесении, — говорю я и, понизив голос, добавляю: — Всего несколько минут назад она пересказывала мне историю о Данииле в логове львов. Девочка нервничает. Правда, Бетани? — Она наклоняет голову, а я растягиваю губы еще шире. — Ее можно понять. Но она храбрая девочка и готова ответить за содеянное. Я ею горжусь.
«Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся», — произносит она торжественно-скорбным тоном. — «Вдруг, во мгновение ока». Я хочу увидеться с отцом.
Священник молчит, хотя я чувствую, что шестеренки в его голове закрутились.
— Вы — человек веры и не вправе ей в этом отказывать, — настаиваю я, повысив голос. — Тем более в такой день.
Глухой ропот, обежав кольцо распорядителей, просачивается в любопытствующую толпу.
— Вы готовы это подтвердить? — спрашивает священник, поворачиваясь к Фрейзеру Мелвилю. Похоже, он твердо решил игнорировать Бетани, как будто общение с ней опасно для его души.
Физик, просчитав ситуацию, отвечает, стараясь — по моему примеру — говорить как можно громче:
— Да. Бетани и Габриэль достигли больших успехов. Продвинулись далеко вперед. — Он выбрал правильный тон — этакая мужская откровенность. — И духовно, и эмоционально. — Помедлив, он кивает, словно обдумал свои слова и убедился в их правильности. — Да. Они несомненно проделали большую духовную работу. Бетани искренне раскаивается. Иначе зачем бы мы, собственно, сюда приехали?
Все взгляды направлены на священника, который все еще не в силах принять решение.
Первой заговаривает Бетани. Обращается она к толпе — точно так же, как сам проповедник:
— Как вы думаете, что означают слова Матфея из главы шестой, стихи четырнадцатый и пятнадцатый? — Услышав, как изменился ее голос, я невольно вздрагиваю. Дочь Леонарда Кролла… — Позвольте вам их напомнить. «Ибо если вы будете прощать людям согрешения их, то простит и вам Отец ваш Небесный». — Тут она делает паузу. — «А если не будете прощать людям согрешения их, то и Отец ваш не простит вам согрешений ваших».
И улыбается — непостижимой, чужой улыбкой. Улыбкой другой Бетани Кролл — милой, нормальной девочки, которая когда-то покупала себе модную одежду, вела сетевой дневник, хихикала с подружками в кино и верила всему, что читала в Библии.
— Так что же Матфей хотел этим сказать? Как вы думаете, преподобный?
