– Эти звезды – это мои глаза, которые любуются
тобой. Луна – это я улыбаюсь тебе, дотронься до моего сердца и почувствуй меня.
В этом сердце живет любовь.
– Господи, как же красиво вы все говорите! И
кто вас так научил? Может, у вас есть какие-то курсы по обольщению российских
женщин?
– Валя, я не понимаю, о чем ты.
– Да это я так, о своем, о женском.
– Ты мне не веришь?
– Верю.
– Я очень сильно тебя люблю. Ты стала, как
кровь в моих венах. Ты мне нужна, как птицам небо, как пустыне вода и как
ребенку молоко. Ты – моя луна.
– Странно так, – я не смогла не сдержать
улыбки.
– Что тебе странно?
– Странно то, что в России совсем другие
ласковые обращения. Если люди друг друга любят и хотят назвать друг друга
ласковым словом, то они называют свою половину солнышком. А у вас не солнышко,
а луна. Создается впечатление, что вы не любите солнечный свет.
– Мы любим солнечный свет, но дело в том, что
весь мусульманский мир живет по лунному календарю. Ты должна знать, что
является символом ислама.
– Символ ислама – полумесяц, – не задумываясь,
ответила я.
– Верно. Так сложилось, что исторически луна –
это любовь. Она играет большую роль в нашей жизни. Намного большую, чем солнце.
Луна – это жизнь, а ты и есть моя жизнь.
– Теперь понятно.
– Тебе понравились мои друзья?
– Мне очень понравилась Марва. Скромная,
приятная египетская девушка.
– Я рад. Завтра уезжаем в Хургаду.
Я не смогла сдержать своего восторга по этому
поводу и радостно поцеловала Валида в щеку.
– Ну, наконец-то! Я думала, что не смогу этого
дождаться.
– Ты хочешь в Хургаду, потому что не любишь
мою семью? – насторожился Валид.
– Я хочу в Хургаду потому, что мечтаю остаться
с тобой наедине, – выкрутилась я.
– Я хочу, чтобы завтра, перед отъездом в
Хургаду, ты приготовила мой любимый супчик из чечевицы.
Подумав о том, что мне придется готовить мой
нелюбимый суп-пюре, я тяжело вздохнула и предложила своему мужу другой вариант.
– Валид, а может, я тебе лучше русский борщ
приготовлю? Пальчики оближешь! – Вспомнив о борще, я проглотила слюну и
подумала о том, что даже при упоминании о русской пище у меня не на шутку
разыгрался аппетит. – Я, правда, в Москве борщ из свинины варю…
– Свинина запрещена исламом, – с особой
брезгливостью напомнил Валид. – Я мусульманин.
– Я знаю. Но я смогу сварить борщ из другого
мяса или даже из курицы. Без проблем! Я такие борщи варю! Да тебе и не может не
понравиться – это же так вкусно!
– Мне не нравится русский борщ, – резко
ответил Валид. – Это не мужская еда.
– А ты его ел? – окончательно растерялась я,
но муж промолчал и не ответил на мой вопрос. – Как же ты его ел, если никогда
не был в России?
Увидев, что муж молчит, я посмотрела на него
недоверчивым взглядом и тихо спросила:
– Или ты был в России, просто я об этом не
знаю?
– Я не был в России, – резко ответил Валид. –
Ты моя жена, и между нами должно быть полное доверие.
– Если ты не был в России, значит, кто-то из
русских девушек готовил тебе его здесь, – тут же сделала я заключение. – Это
была Надя?
– Нет, не Надя.
– А кто? Валид, а у тебя до меня было много
русских туристок?
– Я не хочу отвечать на этот вопрос. Я же не
спрашиваю тебя о том, сколько мужчин у тебя было до того, как ты стала моей
женой.
– Если бы я знала, что на свете есть ТЫ, то
мне бы вообще никаких мужчин не нужно было, – сказала я и взяла мужа за руку –
мы уже подъезжали к дому его родителей.
Разговор о русском борще никак не выходил у
меня из головы и почему-то вызывал во мне жгучую ревность. У самого входа в дом
я не выдержала и укоризненно произнесла:
– И все же я в сто раз лучше готовлю русский
борщ, чем та девушка, которая тебе его когда-то варила.
– Это не мужская еда, – пробурчал муж и вошел
в дом.
Глава 11
В предвкушении скорого отъезда в Хургаду я
встала как можно раньше, собрала сумку с вещами и пошла на кухню для того,
чтобы приготовить мужу его любимую похлебку из оранжевой чечевицы, напоминающую
по вкусу гороховый суп, только более острую. Так как суп из чечевицы подают
вместе с лимонным соком, я стала тщательно мыть маленькие кругленькие
лимончики, которые отличались от наших формой, и размером они были чуть больше,
чем оливки.
В этот момент я почувствовала, что кто-то
коснулся моей ягодицы. Я вздрогнула и увидела рядом с собой Ахмеда.
– Ты что себе позволяешь? – не удержавшись, я
ударила его по руке.
– Это ты что себе позволяешь? – Ахмед
посмотрел на меня таким взглядом, что меня парализовал страх. – Я буду тебя
трогать сколько хочу. Скоро я буду тебя иметь. Ты забыла, что убила Мухаммеда?
– Я не специально.
– Я могу засадить тебя в тюрьму. Не заставляй
меня это делать. Тебе лучше не знать, какие в Египте страшные тюрьмы.
При этом Ахмед ущипнул меня за ягодицу так
сильно, что я слегка вскрикнула и залилась алой краской.
– Ты что? Больно же! Может кто-нибудь войти.
И я, действительно, оказалась права. В ту же
минуту на кухню вошла свекровь и стала проверять, как я готовлю суп. Ахмед
сразу же ретировался в неизвестном направлении, а свекровь начала что-то громко
говорить на непонятном для меня арабском языке, а чуть позже она перешла на
крик. Нетрудно было догадаться, что она на меня за что-то ругается. Какое-то
время я старалась не обращать на свекровь внимания, но, убедив себя в том, что
я делаю все правильно и она незаслуженно кричит на меня, я с трудом удержала
себя от того, чтобы не ударить ее половником, и сквозь зубы спросила:
– Что вы кричите? Что вам не нравится? Вам не
угодишь: все не так и все не этак. Я делаю все правильно.
