– Пусть, – пожала плечами Клава и достала
носовой платок. От чрезмерного волнения она очень сильно вспотела. – Я так давно
лет не делала мужчинам подарки! В последний раз подарила мужу одеколон, ровно
десять лет назад, на его день рождения – и все. А я ведь уже ни на что не
надеялась: жила по инерции и знала, что мне уже ничего не светит. Вообще
ничего. Никто даже комплимента ни одного не сделал, слова доброго не сказал. Я
всю жизнь прожила в своей Сибири и понятия не имела, что человек, который будет
меня любить, в Египте живет.
– Он лгун и обманщик, – я предприняла
последнюю попытку убедить женщину в том, что сейчас она глубоко заблуждается, и
эти заблуждения могут обойтись ей слишком дорого.
– А идеальных людей не бывает, – вопреки моим
ожиданиям ответила женщина. – Я вот только не знаю, что мне с Хасаном делать?!
– Женщина посмотрела на араба влюбленным взглядом. – И почему судьба нас с
тобой разбросала за столько километров друг от друга? Может, мне тебя в Сибирь
увезти?
– Нет, – замотал головой араб. – Я не знаю
Сибирь. Лучше ты будешь приезжать в Хургаду.
– Да на эти поездки денег не напасешься! А у
нас в Сибири хорошо: у меня дом частный. Большой, бревенчатый. Без мужика
тяжело – воды наносить надо, дров нарубить.
– Ну, Клава, вы и нашли работника! Он, кроме
как своим барахлом торговать, ничего не умеет. Его только можно в какой-нибудь
ларек посадить, сигаретами и шоколадками торговать. Да и то он часть выручки
будет утаивать. У египтян же в крови талант кого-нибудь дурить и обкрадывать.
Да и куда его в Сибирь?! Он же там просто замерзнет. Этот альбатрос к морозам
вообще не привык.
– А я на него унты надену, телогрейку, шапку
меховую, шарф повяжу. У меня хорошие унты после покойного мужа остались.
Теплые, добротные. В них никогда нога не замерзнет. Хасан, у тебя какой размер
ноги? Интересно, а ты в унты моего покойного мужа влезешь?
Хасан захлопал своими роскошными ресницами и
на время потерял дар речи. Его напарник подозрительно посмотрел на нас,
моментально потерял к нам интерес и вернулся в свою лавку.
– Да у него нога, скорее всего, детская, – я
посмотрела на грязные, изношенные до дыр ботинки араба. – Таких, как он, только
в «Детском мире» одевать надо. А наши мужики-сибиряки всегда крупные. У вас-то,
наверно, муж богатырь был?
– Он сорок пятый размер обуви носил, – с
гордостью ответила женщина. – Он был очень крупный мужчина. У него все было
большое… И нога и… все остальное… – женщина не стала уточнять, что именно было
большим у ее мужа, и скользнула взглядом по щуплой фигуре Хасана.
– А у этого и ступня маленькая, и все
остальное тоже, – заключила я.
– Да нос вроде ничего. Говорят, что если у
мужика нос большой, то ему всегда можно найти применение.
– Кому, носу? – не сразу поняла я Клаву.
– Да нет, мужику! Бывает, мужик мелкий на вид,
а хозяйство на троих выросло. Про таких говорят, что он весь в корень пошел.
– Зачастую это ошибочное мнение. Иногда бывает
так, что, кроме большого носа, у мужика ничего и нет. Он только и умеет, что
носом на диване клевать. Ой, Клава, я бы вам не советовала это сокровище везти
в Сибирь – он к морозам не приучен. Умрет еще, чего доброго, от переохлаждения.
Он снега-то никогда не видел. Испугается еще, разрыв сердца будет.
– Да я его укутаю потеплее, – заботливо
проговорила сердобольная женщина. – Варежки теплые куплю. Топор дам, он мне
дров нарубит, сложит их во дворе красиво. А я его чаем горячим поить буду. Мы
баньку растопим. Я его веничком по спинке похлопаю – всю дурь из него выбью.
Буду потихоньку его к холоду приучать. У меня недалеко от дома прорубь есть, я
постоянно в нее ныряю. После баньки распаренный выбегаешь и сразу в прорубь
ныряешь. Так хорошо! Красота! Я и Хасанчика приучу постепенно босиком по снежку
бегать.
– Да какая ему прорубь?! Он же сразу пойдет на
дно. У него даже легкие не приспособлены к холоду. Он, кроме как на верблюде
кататься, вообще ничего не умеет. А как же он там в Сибири без мечети-то будет?
Ему молиться по нескольку раз в день нужно?!
– Да пусть себе молится, – махнула рукой
размечтавшаяся Клава. – Кто ж ему мешает? Уж пусть лучше мужик молится, чем по
бабам гуляет и водку пьет.
– Да они тут спиртного не пьют, – на всякий
случай объяснила я Клаве. – Они тут наркотиками балуются.
– Наркотиками?! – Клава посмотрела суровым
взглядом на явно уставшего от нашего диалога, растерянного Хасана и грозно
спросила: – Хасанчик, ты что, наркотиками балуешься?! Наверное, колешься?
– Клава, да побойся Аллаха! – возмутился
Хасан. – Я не употребляю наркотики.
– Он только гашиш курит, – сказала я Клаве. –
Они тут все любители гашиш покурить.
– Хасанчик, если я что узнаю, то пощады не
жди. Поймаю и за яйца на первом попавшемся сибирском дереве повешу. Я с такими
делами не шучу, мне мужик в дом работящий нужен: чтобы дров наколол, воды из
колодца принес, в постели был бы как рысак.
– О, это я умею, – обрадовался Хасан. И тут же
принялся себя нахваливать: – Это я умею! У меня это хорошо получается.
– Значит, ты рысак?
– Еще какой рысак!
– Не сломаешься? – настороженно спросила
Клава.
– Как это? – не понял Хасан.
– Я ведь десять лет мужика не видела, –
призналась тучная Клава и улыбнулась испугавшемуся Хасану, который был вдвое
меньше и тоньше ее. – За стручок свой не боишься?
– Он стойкий перец, – я улыбнулась и
вздрогнула: мне в очередной раз просигналил Ахмед.
Наконец, его терпение лопнуло. Он открыл окно
и раздраженно закричал на всю улицу:
– Валя, я уже устал тебя ждать! Быстро садись
в машину!
– Ладно, мне пора, – я дружелюбно улыбнулась
Клаве. – Клава, думаю, что до Сибири вы Хасана вряд ли довезете. Бросьте его и
поезжайте в отель. Этот тюлень боится не только холода, но и настоящей любви. У
них здесь, в Египте, даже зима фальшивая, настоящего снега нет. Точно такие же у
них фальшивые чувства.
– Я с этим экзотическим фруктом сама
разберусь, – властно произнесла Клава и, войдя в роль будущей жены, по-хозяйски
спросила: – Слышишь, дружок, ты еще не передумал на мне жениться?
