Лишь годы спустя я услышал о монахе Грегоре Менделе и его экспериментах с горохом. Селекционным скрещиванием Мендель выводил зеленый горох из желтого, высокий из низкого. За какие-то два поколения он показал, что виды растений способны отречься от наследия своих предков и создать новое наследие, собственное. Наши тыквы, вероятно, тоже решились на такой шаг – сами. Поскольку при ближайшем рассмотрении становилось видно, что они мало либо совсем не относились к изначальным зеленым плодам в полоску, которые так обожала матушка. Эти были мутовчатые, желто-оранжевые, с выпуклыми шишечками и заметно волосатыми листьями.
…такую большую пустую КЛЕТКУ.
Залась внутрь, гаварит Он.
Зачем, гаварю я, ступая внутрь. На палу стаит ВИДРО, а ещо там штота вроду кравати, как маленькая полка. Миска с ВАДОЙ и все.
Пасматреть, таво ли она РАЗМЕРУ, гаварит Он.
Размеру для ЧЕВО, гаварю я.
Размеру для тебя и КОЕКАВО ЕЩО.
Он закрываит дверь и ложыт ключ в карман.
Харошая девощка, гаварит Он. Мы уезжаим на следущей недели, такшто привыкай, да.
Я падаю на пол и плачу и плачу и плачу.
Што за глупая карова, да? Што за глупая…
Глава 12
Императрица уходит
– Фьюу! Умпф! Вырр! Хэ!
Туша примата уже разделана, и его плоть тихо маринуется под кориандром и лимоном. Фиалка Скрэби, сопя и пыхтя, взбирается по лестнице в мастерскую, где ее отец курит сигару.
– Вам нужно заняться упражнениями, – заявляет он дочери, когда та, задыхаясь, вваливается внутрь. Дитя набрало слишком большой вес. И явно перегружено. Кожа скоро натянется и лопнет. Внутренние органы раздавит. Каркас рухнет. – Совершайте променады. Вот и вся хитрость.
– Да, отец, – покорно кивает Фиалка, сквозь клубы сигарного дыма разглядывая взгроможденное на стол маленькое человекообразное создание. – Это и есть обезьяна?
– Да, по большей части. Пока что не хватает одной руки и ягодиц. Ошибся при разделке. Чертовски досадно. Придется переделывать. И с хвостом беда. Взгляните.
Фиалка проносит свои телеса вокруг стола и созерцает незаконченное создание, часть кожи которого еще болтается на усыпанной опилками проволоке каркаса. Животное больше, чем Фиалка ожидала, глядя на куски туши, которую вчера разделывал Кабийо. Впрочем, мяса в обезьяне оказалось немного – когда удалили кости и хрящи. Обезьяний хвост поднят, как вопросительный знак.
– Красивое существо, – комментирует она. – В нем есть что-то благородное – если учесть, что он всего лишь зверь. И впрямь начинаешь понимать, почему его называют джентльменом.
– Да, – соглашается Скрэби. – И разумное, судя по всему. Жаль, что они исчезли. К несчастью, весьма малоизученный вид. По некоторым источникам, относится к человекоподобным обезьянам, но хвост их ставит в стороне. А затем они вымерли, так что теперь черта с два такого отыщешь.
– Определенно красивое, – мелодично повторяет Фиалка, гладя волосатую руку примата.
– Будет, когда закончу. Такая трата времени. Впрочем, на нем ни царапины. Все не могу сообразить, как он умер.
Это верно. Из всех животных, которых Скрэби отобрал из останков зверинца на «Ковчеге», мартышка-джентльмен – единственное без каких-либо следов физического насилия. Это странно. Будто он умер от чего-то совершенно иного.
Фиалка опускает взгляд и видит на столе пару голубых глаз.
– Бегемотица по-прежнему хочет им всем голубые глаза?
– Да, именно, разрази ее гром.
– А?… – Фиалка краснеет; вопрос весьма интимный.
– Да. И это тоже. Никаких гениталий. И сверху панталоны, чтобы охладить любопытство. Проклятая женщина.
Каждый раз, думая о монархе, Скрэби приходит в бешенство. Он вертит стеклянные глаза, пытаясь успокоиться, а затем еще раз обозревает свое младшее дитя. Невероятно толстая. Уже почти юная женщина, и при этом – самый несчастный «синий чулок», какой только можно встретить! Неужели Скрэби обречен терпеть ее всю жизнь?
– Собака, – провозглашает он с внезапным вдохновением, – вот что вам нужно.
Позже вечером, все еще размышляя о проблеме несчастных «синих чулок», Скрэби вышел из дома и вернулся с щенком корги, спасенным из лаборатории вивисектора силой таксидермистского обаяния.
– Вот, – говорит доктор, пихая дочке деревянный ящик с сопящим зверьком.
– Спасибо, отец, – послушно отвечает та, вытирая руки об окровавленный передник, и заглядывает в ящик. Домашние животные ее не интересуют. Маленький щенок смотрит на нее огромными карими припухшими глазами. – Привет, песик, – с сомнением произносит она, наметанным взглядом прикидывая его вес.
– И как вы его назовете? – интересуется Скрэби. В голосе слышится недовольство. Насколько он помнит, это – единственный подарок, который он сделал дочери. Могла бы хотя бы попытаться изобразить благодарность.
– Жир, – невнятно отвечает она. На самом деле сейчас ее беспокоит рецепт мяса овчарки, в которой почечный жир – основной ингредиент.
Скрэби раздраженно вздыхает и возвращается в мастерскую сражаться с обезьяной-вешалкой.
Только что нареченный Жир скулит в ящике.
– Нужно будет нам тебя откормить, верно? – шепчет Фиалка, вытаскивая существо. Его даже меньше, чем ей казалось; весит никак не больше двух фунтов. Фиалка и Кабийо изобрели сказочное собачье меню. Пес (если ты не пробовал его, благородный читатель) по вкусу такой же, как лиса, которая, в свою очередь, не сильно отличается от крысы – разве что с привкусом оленины.
И ничего общего с мартышкой-джентльменом, как семья Скрэби отметила вечером, когда они впервые отведали размороженного вымершего примата. Вкус яркий и слегка мускусный – но совершенно не неприятный. Мясо, пришли к выводу они, нежное, почти как телятина. Из частей туши, которые Кабийо с Фиалкой достали из ледника и порубили, бедро и огузок определенно лучшие куски, а за ними сразу идут ребрышки.
– Превосходно! – восклицает доктор Скрэби.
– Восхитительно. Давно не получала такого удовольствия от мяса, – соглашается Опиумная Императрица.
А под столом скулит щенок Жир.
– Наверное, проголодался, – бормочет Фиалка, изымает остатки тушеного мяса примата из матушкиной тарелки и бросает их на пол. Но, вместо того чтобы их схватить, как любая порядочная собака, неблагодарный Жир с подозрением рычит на мясо.
– Ну ладно, – говорит Фиалка. – Как хочешь, дурачок.
Но собачьи инстинкты Жира оказались проницательнее.
На следующий день дом Скрэби сразило желудочное расстройство. Доктор и Фиалка загибались от острой диареи, а Кабийо слег в постель. На chaise-longue в гостиной ментальные частицы Императрицы рассеялись, и вместо них повисла тень смерти.
