— Врешь!
— Я не убивал твоего отца. Я не знаю, с чего ты это взял.
На какую-то долю секунды я совершенно ясно увидел перед глазами автостоянку, как я, наклонившись над Майклом Рудником, бью его ножом в пах.
— Это точно был ты, — сказал Рудник-младший. — Или ты сейчас идешь и обо всем рассказываешь копам, или… или будет хуже.
— Как — хуже? — спросил я, думая, что он говорит о Поле.
— Когда будет хуже, сам узнаешь как.
— Говорю тебе, ты ошибаешься, — повторил я.
— Я знаю, что это сделал ты, — сказал он. — Иначе ты бы не пришел.
— Я пришел узнать, кто не дает мне спокойно жить.
— Я знаю, что произошло в тот день у отца в кабинете.
— Ничего не произошло.
— Ты напал на него.
— Произошло недоразумение.
— Там были свидетели, не надо врать, сволочь!
Официантка и сидевшие за другими столиками повернули головы. Качок подошел к нам.
— Все нормально? — спросил он Рудника-младшего.
— Да, — ответил он. — Все нормально. Ты пока стой там, я сейчас.
Амбал смерил меня уничтожающим взглядом, потом отошел на свое место возле дверей.
— Твой друг? — спросил я.
— Мой телохранитель.
— Телохранитель? А зачем тебе…
— Обеспечивает мне защиту.
— Защиту от кого?
— А как ты думаешь? Ты убил моего отца. Может, ты и меня попытаешься убить!
— Это просто смешно. Ведь твой отец сказал полиции, что на автостоянке на него напал подросток. Я что, похож на подростка?
— Подростки нашли его на парковке. Он мог не понимать, что происходит.
— Но меня уже дважды допрашивала полиция. Ты что, считаешь, что, если бы у них был повод, меня бы уже не арестовали?
— Так все-таки, как насчет того дня, когда ты напал на него в офисе? Ты это тоже будешь отрицать?
— Я действительно был у него в тот день, и между нами произошла ссора, но я на него не нападал.
— Там были люди. Они тебя видели.
— Послушай, я не хочу об этом говорить, потому что не хочу тебя расстраивать.
— А, так ты теперь будешь меня защищать?
— Да, в каком-то смысле.
— Я точно знаю, что между вами было.
Я помолчал. Потом спросил:
— Откуда ты знаешь?
Теперь он смотрел в сторону. Я понял, что попал в точку, но пока было не совсем ясно, что к чему.
— Просто знаю — и все.
— Откуда? Тебе рассказал следователь? Тебе рассказала мать? Если да, то это всего лишь слово твоего отца против моего. Откуда ты знаешь, что я не вру и не выдумываю?
— Мы сейчас говорим не об этом, — сказал Рудник-младший, по-прежнему избегая смотреть мне в глаза.
— Брось, скажи мне. Тебе отец рассказывал обо мне?
— Нет.
— Тогда откуда ты знаешь, что я не вру? Если бы ты сомневался, то не стал бы затевать всю эту историю с мэйлами. Откуда такая уверенность?
— Да пошел ты, — сказал Рудник-младший.
— Тот мальчик и я не были единственными, да? Твой отец и с тобой играл в пинг-понг? Говорил «ты у меня сейчас получишь»?
— Заглохни!
— Вот почему ты убежден, что это я, да? Потому что ты сам хотел его убить.
— Заткнись, сволочь!
Телохранитель снова пошел по направлению к нашему столику. Рудник-младший, чье лицо неожиданно приняло малиновый оттенок, махнул ему рукой, велев оставаться у двери.
— Предупреждаю, — сказал он. — Это твой последний шанс. Иди и прямо сейчас звони копам, или пожалеешь — очень пожалеешь.
Я взглянул на часы — минутная стрелка перешла за половину первого.
— Слушай, мне нужно возвращаться в город, — сказал я Руднику-младшему. — По-моему, тебе надо поговорить с врачом. Твой отец надругался над тобой, когда ты был ребенком, и ты, видимо, до сих пор не оправился от потрясения. У моей жены есть прекрасный врач — доктор Кармади, имя я забыл. Тебе нужно к нему.
— Гребаный псих, — сказал Рудник-младший и встал. — Чтоб ты сдох.
В его взгляде была угроза. Несколько секунд он не сводил с меня глаз, а потом они с охранником вышли из ресторана. Заплатив по счету, я еще раз взглянул на часы, висевшие на стене, — было двенадцать тридцать шесть. Я еще успевал на встречу в Манхэттен.
Я побежал через улицу к вокзалу. Едва я ступил на лестницу, ведшую на платформу, меня схватили сзади за руки. Передо мной вдруг возник Рудник-младший.
— Думал, так просто отделаешься? — сказал он.
Амбал в майке держал меня, а Рудник-младший несколько раз ударил кулаком в лицо. Каждый следующий удар был больнее предыдущего, моя голова всякий раз рывком откидывалась назад. В кулаке Рудник-младший зажал что-то тяжелое, а может быть, бил кастетом. Стало трудно дышать носом, кружилась голова, я был близок к обмороку.
Напоследок Рудник-младший несколько раз сильно ударил меня в живот, а потом приставил мне в горлу выкидной нож. Острие снизу впилось мне в подбородок.
— Это за отца, подонок, — сказал Рудник-младший.
Он подвинул нож выше, и лезвие проткнуло кожу.
— Хватит, — подал голос телохранитель, — валим отсюда на хрен.
— Признайся, — сказал Рудник. — А то хуже будет.
И они кинулись вверх по лестнице.
Несколько секунд я стоял скрючившись и ловил ртом воздух. Лицо болело, на губах я ощущал вкус крови. Наконец я поднялся и заковылял к турникету.
Стоя на платформе в ожидании поезда, я насколько возможно пытался привести себя в порядок. В заднем кармане я нашел бумажную салфетку и вытер с губ кровь. Скоро салфетка пропиталась кровью, и ее пришлось выбросить. Губы вроде бы перестали кровоточить, но кровь успела закапать рубашку и пиджак.
Скоро подошел поезд. Люди в нем таращились на меня, поэтому я повернулся лицом к дверям, делая вид, что не замечаю взглядов. Я поймал свое отражение в плексигласе дверей и не узнал себя.
На Тридцать четвертой я вышел и стал ждать поезда в центр. Прошло уже пять минут, а его все еще не было. Наконец, без нескольких минут час, поезд медленно подошел к станции. На Сорок седьмой я вышел и стал пробиваться сквозь толпу; это было несложно: при взгляде на мое лицо люди сами уступали мне дорогу. Из здания вокзала я с той скоростью, которую мне позволили развить болевшие ребра, бросился бегом через Шестую авеню к своему офису. В лифте я еще раз взглянул на часы, было пять минут второго.
Карен, сидевшая на ресепшене, сказала, что Джим Тернер с Бобом в конференц-зале. Лицо сильно болело, было больно двигать губами, но, войдя в конференц-зал, я все же ухитрился изобразить некоторое подобие улыбки.
