В камере было слишком душно. Отвратительно
пахло потом. Тоскливая обстановка, тоскливые стены. Маленькое окно с решеткой,
сквозь которое совершенно не видно солнца. Дневного света было слишком мало для
того, чтобы разглядеть лица тех, кто сидит вместе со мной.
— Слышит меня здесь кто-нибудь или нет?! Я
требую представителей моей страны! Вы нарываетесь на международный скандал!
— Заканчивай орать!
Я повернулась и посмотрела на сидящего в углу
мужчину, который обратился ко мне по-английски.
— Хочу и ору.
— Ты мне мешаешь. Тебя за что должны посадить?
— Меня??? — я почувствовала, как мне не
хватает воздуха. — Ни за что! Я преступления не совершала. Я просто без
документов гуляла. Я здесь случайно.
— Мы все здесь случайно. Да не паникуй ты так!
Тут неплохие тюрьмы. Я уже отсидел один срок. Конечно, это не санаторий, а
обычное серое здание, в котором даже воздух кажется серым. Сразу предупреждаю,
что бежать из тюрьмы невозможно. Ее окружают трехметровые бетонные стены, перед
которыми два ряда проволочных ограждений. Да успокойся ты, на тебе лица нет. Я
тебе говорю: я знаю, жить там можно.
— Где там? — слова незнакомца напугали меня
еще больше.
— Как где? В тюрьме. Я же тебе объясняю.
— А я в тюрьму и не собираюсь.
— Все мы так говорим, пока нас туда не
определят. Камеры хоть небольшие, но все самое необходимое есть. В каждой
камере кровать, стол, стул, туалет и шкаф. Но там всегда можно арендовать
холодильник, телевизор и кофеварку. На дверях многих камер висела табличка «не
пригоден к работе», а на моей «не желающий работать». Так мы все, кто не
пригоден работать и кто просто не желал этим заниматься, получали около 11 евро
в неделю. На эти деньги вполне можно арендовать тот же холодильник, тот же
телевизор и ту же кофеварку. А так как у меня есть семья, то я получал пособие
от государства. Если ты одинокая, то государство тебе в этом деле не союзник и
выплат не будет. В тюрьме даже учиться возможно и получать помощь психолога.
Если хочешь знать, то там даже камера для интимных встреч есть с двуспальной
кроватью и темными шторами, скрывающими окно с решеткой. Конечно, когда сидишь,
всегда мечтаешь о двери, ведущей к свободе.
— Прекрати! — гневно крикнула я голосом,
полным отчаяния, и чуть было не разревелась.
— А что я сделал? Я, наоборот, тебя
подбадриваю. Вижу, ты не в своем уме. Хочу тебя поддержать.
— Я не нуждаюсь в твоей поддержке. Не надо мне
сыпать соль на раны и рассказывать о том, как же хороша голландская тюрьма.
— А тебя за что здесь закрыли?
— Я же сказала, что ни за что.
Нашу беседу нарушил зашедший в камеру
полицейский, который пригласил меня на выход. Я испуганно посмотрела на
полицейского и пошла следом за ним. Я не знала, что ждет меня впереди, поэтому
боялась радоваться тому, что меня выпускают. А вдруг меня и в самом деле
пригласили не за тем, чтобы отпустить на свободу, а повели на допрос в связи с
тем, что открылся факт смерти Хенка и его сына? А что, если после допроса меня
увезут куда подальше, а потом и вовсе отправят в тюрьму отбывать срок? Быть
может, незнакомец не зря рассказывал мне о всех достопримечательностях
голландской тюрьмы? А то вдруг меня поселят в камере, и я не буду знать о том,
что могу взять в аренду холодильник, телевизор и кофеварку…
Мне показалось, что еще немного — и от этих
мыслей расколется моя голова. Когда я шла по коридору, у меня было какое-то
странное ощущение, что все, что происходит со мной, — это просто страшный сон.
Я была напряжена, как струна. Становилось все тяжелее и тяжелее дышать, я
почувствовала, что все плывет у меня перед глазами. Когда наконец меня привели
в комнату, в которой офицер писал рапорт и заполнял какие-то бланки, я увидела
стоявшую у самого входа полную ярко накрашенную женщину лет тридцати и послушно
встала у стены.
— Привет, я Марьяна, — расплылась в добродушной
улыбке женщина.
— Вы русская? — не могла не обрадоваться я.
— Самая что ни на есть настоящая. Когда-то
проживала во Львове. Я пришла за тобой.
— За мной?
— Я обо всем договорилась.
— Вы хотите сказать, что я свободна? — я
задала вопрос дрогнувшим голосом.
— Хватит называть меня на «вы». Я что, такая
старая? — рассмеялась женщина и подмигнула полицейскому. Тот махнул рукой,
давая нам понять, чтобы мы быстрее уходили.
— Я свободна? — повторила я тот же вопрос.
— Пошли быстрее. Видишь, нам дали знак, чтобы
мы побыстрее убирались. В любой момент может приехать начальство, тогда я вряд
ли отсюда тебя вытащу.
Как только мы вышли на улицу и я вдохнула
воздух, пахнущий свободой, Марьяна подвела меня к своей машине и пригласила
сесть в нее.
— А ты, наверное, из русского посольства? —
задала я вопрос, закрывая за собой дверь, но тут же засомневалась в своем
предположении. Уж больно Марьяна была ярко накрашена, да и одета она была
как-то вызывающе. — Или вы из какой-нибудь службы социальной помощи?
— Конечно, я из службы социальной помощи. Я
приехала, чтобы тебе помочь.
— А тебе сообщила обо мне полиция?
— Она, родимая. Я держу с ней связь. Мне
позвонили, сказали, что у одной русской девушки без документов неприятности, и
я поспешила к тебе на помощь.
— А я и подумать не могла, что здесь так все
налажено. Мне казалось, что если русский человек попал в беду, то, по большому
счету, он здесь никому не нужен.
— Что ты, я же за тобой приехала, — Марьяна не
замолкала ни на минутку и щебетала со мной, как старая приятельница. — Так что,
дорогуша, мы едем с тобой в Амстердам.
— В Амстердам?!
— А ты что, не хочешь?
— Еще как хочу!
