— Вообще никому?
— Никому, — отрезал горилла.
— А как же жить-то, если никому не верить? Так
и свихнуться можно.
— Вот так и жить.
Горилла увидел, что второе полотенце полностью
залито кровью, и не на шутку перепугался.
— Послушай, у тебя вообще с давлением как?
— Оно у меня всегда низкое.
— Ты гипотоник, что ли?
— Гипотоник.
— Теперь понятно. У тебя и так кровь из носа
временами идет, а тут я тебе еще кулаком заехал. Но вот ты тоже сама виновата.
Какого черта меня собакой назвала?!
Мужчина кинул окровавленное полотенце на пол и
приложил к моей переносице кубики льда.
— Жаль, грелки со льдом нет. А то бы сосуды в
полости носа быстрей сократились. Лежи неподвижно. Ты сама как чувствуешь, нос
заполнен сгустками крови? Дыхание затруднено?
— Затруднено, — всхлипнула я.
— Только не вздумай реветь. Лежи неподвижно. А
то трясешь головой, еще хуже будет. Попробуй глубоко дышать носом. Под
воздействием воздуха кровь сворачивается быстрее.
Когда наконец кровь остановилась, Олег положил
новый холодный компресс и накрыл меня одеялом.
— Ты белая вся, как стена.
— Я спать хочу.
— Это слабость. Поспи. Организму нужно
восстановиться.
В тот момент, когда он поправлял одеяло, я
как-то по-детски улыбнулась и еле слышно произнесла:
— Спасибо.
— За что? За то, что я дал тебе в нос?
— И за это тоже спасибо. Если бы ты не дал мне
в нос, то уже давно изнасиловал бы, к едрени матери.
— Спи, дуреха.
Глава 15
Ума не приложу, сколько часов я проспала, но
проснулась от того, что кто-то жарил в комнате картошку. Конечно, я не могла
ошибиться — это был потрясающий, вкуснейший запах жареной картошки. Мне даже
показалось, что я никогда не была в Голландии, а все, что мне в ней приснилось,
— это просто страшный сон. Я любила просыпаться от запаха жареной картошки в
тот момент, когда ее жарила моя мама. Так приятно! Просыпаешься и потягиваешь
носом. Красота! Вот и сейчас: проснусь, посмотрю на любимую маму, сяду есть
аппетитную картошку с солеными огурчиками и пойму, что жизнь прекрасна.
Но реальность оказалась совсем другой. Я
открыла глаза и увидела девушку в легком халатике, которая жарила картошку и
что-то напевала себе под нос.
Оглядев комнату, я попыталась понять, где
нахожусь, и вспомнила обо всем, что произошло со мной до того момента, пока я
заснула крепким сном.
При этом я еще раз оглядела комнату. Первое,
что сразу бросилось в глаза, — в комнате не было окон. Поэтому весь дым и пар
от плитки оседали прямо на стены. Комнатка была небольших размеров. Две
кровати, две тумбочки, стол, два стула, плитка, совсем маленький холодильник и
узкая дверь, которая, по всей вероятности, вела в туалет.
Я не отрывала взгляд от девушки и вдруг с
ужасом обнаружила, что у нее вместо одной ноги — протез. У входной двери стояли
костыли. Видимо, когда девушка отстегивала свой протез, она передвигалась на
костылях.
Словно почувствовав мой взгляд, девушка
обернулась и вполне доброжелательно произнесла:
— Меня Вика зовут.
— Таня.
— Я из Тамбова.
— А я из Москвы.
— Новенькая, значит.
— Что-то типа того.
— Таня, я так поняла, что Олег тебе нос
разбил. Ты бы свои окровавленные полотенца собрала и постирала. Кстати, нам
теперь с тобой вместе придется в этой комнате жить. Убираться будем по очереди.
График дежурств такой. День ты убираешься, день — я. В общем, уборка через
день.
Моя новая знакомая помолчала и тут же
добавила:
— Кстати, картошку с луком будешь? Я целую
сковородку нажарила.
— А почему здесь окон нет? Так же можно с ума
сойти, если помещение не проветривать?
— Видимо, так положено. Незачем нам смотреть
на внешний мир, а внешнему миру — смотреть на нас.
— Кондиционера тоже нет?
— Ты что, с луны свалилась? Какой кондиционер?
Это же тебе не номер люкс навороченной гостиницы.
— Так как же жить в непроветриваемом помещении?
— Таня, вот так и живем. Что есть, то есть.
Человек привыкает ко всему.
— В тюремной камере и то окно есть, — заметила
я. — Пусть маленькое, с решеткой, но есть. Хоть иногда солнечный свет
проникает. А тут как в подземелье — только искусственное освещение. Поневоле
начинаешь чувствовать себя кротом.
— Не скажи. В тюрьме ты так картошечку не
пожаришь. Иногда Олег добреньким бывает и разрешает дверь на чуток приоткрыть,
проветрить. Правда, при этом проветривании он сам присутствует.
Не говоря ни единого слова, я собрала с пола
окровавленные полотенца и пошла в направлении ванной комнаты. Открыв дверь, я
обнаружила только старенький ржавый унитаз и старую раковину с допотопным
краном. Ни о каком душе и уж тем более ванне не могло быть и речи. Помня о том,
что ванны тут очень часто являются роскошью, я бросила полотенце в раковину и
крикнула:
— Вика, а душа здесь нет?!
— Ты что, не видишь?
— Вижу.
— Тогда зачем спрашиваешь?
— Подумала, может, у меня обман зрения.
— У тебя не обман зрения, и душа здесь нет.
— А мыться-то как?
— Мыться — как получится. Там рядом с
раковиной банка литровая стоит. Полотенца вешай на бельевую веревку. И смотри,
воду экономь. Иначе Марьяна по ушам надает. Если истратишь воды чуть больше,
чем положено, проблем не оберешься.
Когда я развесила полотенца и вновь зашла в
комнату, Вика поставила сковородку посреди стола и протянула мне вилку.
— Хорошо, что мы не голландцы и можем есть
столько, сколько захотим. А то их система питания просто убийственная. Весь
день голодные ходят, а на ночь наедаются до пуза.
— Я слышала, что они горячую пищу только
вечером едят, — заметила я, кладя в рот горячую картошку.
