— И в чём тут высший смысл?
— Разве всё должно иметь высший смысл?
— В данном случае — да. Это вечная битва, не так ли? Между силами добра и зла.
— Нет, — Грейвольф отвёл с лица волосы. — История рассказывает о жизни и смерти, только и всего. В конце ты умрёшь, это точно, а до того ещё попрыгаешь. Но всё зависит от тебя. Ты можешь прожить свою жизнь плохо ли, хорошо ли, но чему быть — назначают высшие силы. Если ты живёшь в согласии с природой, она тебя исцелит, если ты против неё, она тебя уничтожит, но самый главный вывод — не ты господствуешь над природой, а она над тобой.
— Кажется, сын этого человека не разделял твой вывод, — сказал Эневек. — Иначе зачем ему было мстить за смерть отца?
— А в истории не говорится, что он поступил правильно.
Эневек достал из кармана пуховика фигурку духа птицы:
— Можешь мне что-нибудь рассказать вот об этом?
Грейвольф повертел её в руках:
— Это не с западного побережья.
— Нет.
— Мрамор. Откуда это? С твоей родины?
— Из Кейп-Дорсета. — Эневек помедлил. — Мне дал её один шаман.
— Неужто ты водился с шаманом?
— Он мой дядя.
— И что он сам тебе про это рассказал?
— Мало чего. Он сказал, что эта птица-дух направит мои мысли в нужную сторону. И что мне может понадобиться посредник.
Грейвольф помолчал.
— Птицы-духи есть во всех культурах, — сказал он. — Гром-птица — это старый индейский миф. Она часть творения, природный дух, высшее существо, но она же стоит на страже рода. Я знаю одну семью, их фамилия происходит от птицы-гром, потому что их предок когда-то видел эту птицу на вершине горы недалеко от Уклюлета. Но есть у птицы-духа и другие значения.
— Она всегда возникает в какой-то связи с головой человека, так?
— Да. Странно, правда? На старых египетских изображениях часто видишь головные украшения в виде птиц. У них птица-дух имела значение сознания. Её нужно было поймать в череп, как в клетку. Если раскроешь череп — в переносном смысле, — она улетит, но ты снова можешь её туда заманить. Тогда ты снова в сознании и бодрствуешь.
— Это значит, во сне моё сознание путешествует.
— Ты видишь сны, но они не фантазия. Они показывают, что видит твоё сознание в высших мирах, которые для тебя закрыты. Ты когда-нибудь видел корону вождя чероки?
— Разве что в кино про Дикий Запад.
— Эта корона из перьев показывает, что в его голове много мыслей.
— Много крылатых мыслей.
— Да, благодаря перьям. В других племенах достаточно бывает и одного пера, но значение то же. Дух-птица представляет собой сознание. Поэтому индейцы ни в коем случае не должны терять свой скальп или свои перья, потому что при этом они лишаются сознания. — Грейвольф нахмурил брови. — Если эту фигурку тебе дал шаман, то он указал тебе на твоё сознание, на силу твоей мысли. Ты должен ею воспользоваться, но для этого надо раскрыть свой дух. Он должен уйти странствовать, и это значит, он должен слиться с бессознательным.
— А у тебя-то почему нет перьев в волосах?
Грейвольф усмехнулся краем губ:
— Потому что я, как ты точно заметил, не настоящий индеец.
Эневек помолчал.
— Мне в Нунавуте приснился сон, — сказал он. Грейвольф ничего не ответил.
— Скажем так, мой дух уходил странствовать. Я поднялся на айсберг, который плавает в синем море. Во все стороны было только море, больше ничего. Я подумал, что айсберг растает, но страха не почувствовал, только любопытство. Я знал, что утону, но не боялся этого. Мне казалось, что я нырну во что-то новое, неизвестное.
— И что ты ожидал найти там, внизу?
— Жизнь, — сказал Эневек, подумав.
— Какую жизнь?
— Не знаю. Просто жизнь.
Грейвольф глянул на маленькую фигурку из зелёного мрамора.
— Скажи честно, зачем мы с Лисией здесь, на борту? — неожиданно спросил он.
Эневек смотрел в море.
— Потому что вы тут нужны.
— Неправда, Леон. Я, может, и нужен, чтобы управляться с дельфинами, хотя это мог бы сделать и любой другой специалист. А Лисии здесь вообще нечего делать.
— Она прекрасная ассистентка.
— И ты её используешь? Она тебе нужна?
— Нет, — Эневек вздохнул, запрокинул голову и смотрел в небо. Если долго смотреть и представить, что всё наоборот: что ты наверху, а облака где-то внизу образуют ландшафт — холмы, долины, реки и озёра, — то невольно за что-нибудь схватишься, чтобы не упасть туда. — Нет, вы на борту, потому что я этого хотел.
— А почему ты этого хотел?
— Потому что вы мои друзья.
Снова воцарилось молчание.
— Думаю, да, мы твои друзья, — кивнул Грейвольф.
— Знаешь, я неплохо лажу с людьми, но не припомню, чтобы у меня были настоящие друзья. И вот уж я не думал, что назову другом маленькую надоедливую аспирантку. Или дубину, с которым чуть не подрался.
— Маленькая аспирантка сделала то, на что способны только друзья.
— И что же это?
— Она интересовалась твоей дурацкой жизнью.
— Да. Что было, то было.
— А мы с тобой всегда были друзьями. Разве что… — Грейвольф поколебался, потом поднял мраморную фигурку вверх и улыбнулся: — …разве что наши головы были заперты.
— Как ты думаешь, к чему бы такое могло присниться?
— Айсберг?
— Ты ведь знаешь, я не эзотерик, я все это ненавижу всеми фибрами. Но что-то произошло со мной в Нунавуте, чего я не могу объяснить.
— Сам-то как думаешь?
— Эта неведомая сила, эта угроза, она живёт под водой. В глубине. Может быть, я её там встречу. Может быть, это моя миссия — спуститься вниз и…
— Спасти мир?
— Ах, какое там.
— Хочешь знать, что я думаю, Леон?
Эневек кивнул.
— Я думаю, всё дело совсем не в этом. Ты годами был закрыт и таскал в себе свою дурацкую эскимосскую травму, нагрузил и себя, и всех вокруг. Ты ничего не понимал в жизни. Айсберг, на котором тебя уносило, — это и есть ты сам. Ледяная неприступная глыба. Но ты прав, что-то там с тобой произошло, и глыба начала таять. Этот океан, в который ты погрузишься, — вовсе не море, в котором живут Ирр. Это жизнь людей. Вот приключение, которое тебя ждёт. Дружба, любовь, всё это. Но и враги, ненависть, ярость тоже. Твоя роль не в том, чтобы сыграть героя. Тебе никому не нужно доказывать своё мужество. Но в этой истории роли героев уже распределены, и это роли для мёртвых. А ты принадлежишь к миру живых.
