Как только Стаунтон зажег свет в кабинете, Мейсон подошел к
аквариуму и начал разглядывать рыбок.
– Вы знаете, – сказал он Стаунтону, – что некоторые
народности называют вуалехвостых телескопов «рыбами смерти»?
Тот ничего не ответил.
Мейсон снова стал с любопытством рассматривать черных рыбок
с большими вуалеобразными плавниками и хвостами, выпуклыми глазами, такими же
черными, как и все тело.
– Что ж, – вздохнул он, – теперь я знаю, как они выглядят. В
них действительно есть что-то зловещее.
– Может быть, вы присядете? – несколько неуверенно предложил
Стаунтон.
Мейсон подождал, пока не сядет Салли Медисон, а потом сам
удобно устроился в кресле. Улыбнувшись Стаунтону, он сказал:
– Вы сможете избежать многих неприятностей, если сразу же
расскажете нам все, что знаете.
– Что именно вас интересует?
Мейсон сразу повернулся в сторону телефона.
– Не люблю повторяться. Я сказал: все! И я не собираюсь
вытягивать из вас слово за словом. Предпочту позвонить в полицию.
– Я не боюсь полиции. И не надо меня запугивать, мистер
Мейсон.
– Начинайте!
– Мне нечего скрывать. Я не совершил никакого преступления.
И я принял вас в этот необычно поздний час только потому, что знаю, кто вы, и
питаю уважение к вашей профессии. И тем не менее я не позволю себя оскорблять.
– Откуда у вас эти рыбки? – спросил Мейсон.
– На этот вопрос я не могу ответить.
Мейсон вынул изо рта сигарету, не спеша направился к
телефону и снял трубку.
– Соедините меня с главным полицейским управлением, – бросил
он телефонистке.
– Минутку, минутку, мистер Мейсон! – быстро проговорил
Стаунтон. – Вы уж слишком рьяно беретесь за дело. Если вы оговорите меня в
полиции, то сами об этом пожалеете.
Не поворачиваясь и не отнимая трубки от уха, Мейсон повторил
свой вопрос:
– Откуда у вас эти рыбки, Стаунтон?
– Если уж вам так хочется знать, – с раздражением ответил
тот, – это рыбки Харрингтона Фолкнера.
– Я так и думал, – ответил Мейсон и повесил трубку.
– Да, да, – вызывающе продолжал Стаунтон. – Эти рыбки
принадлежат Харрингтону Фолкнеру. Он дал мне их на хранение. Я составлял много
страховок для фирмы «Фолкнер и Карсон инкорпорейтед риелторс», и я был рад
оказать мистеру Фолкнеру услугу. Полагаю, ничего незаконного в этом нет, и,
обвиняя меня в воровстве, вы рискуете навлечь на себя неприятности.
Мейсон повернулся в кресле, закинул ногу на ногу и, с
улыбкой посмотрев на раздраженного Стаунтона, спросил:
– Как их привезли к вам? В том аквариуме, в котором они
сейчас находятся?
– Нет. Если мисс Медисон действительно работает в
зоомагазине, она должна знать, что это аквариум из магазина, в котором можно
лечить рыбок с помощью панелей.
– Так в чем же они были доставлены к вам? – настаивал
Мейсон.
Стаунтон мгновение колебался, а потом спросил:
– Не понимаю, какое это может иметь значение?
– Очень большое.
– Не думаю.
– Тогда извольте выслушать меня, мистер Стаунтон, – заявил
адвокат. – Если Харрингтон Фолкнер действительно поручил вам заботу об этих
рыбках, то он совершил обман, заявив полиции, что рыбки украдены. Полиции такие
фокусы обычно не нравятся. Поэтому, если вы замешаны в этом деле, советую вам
для вашего же блага сразу поставить все точки над «i».
– Ни в каком обмане я не участвую! Я знаю лишь, что он
попросил меня позаботиться об этих рыбках.
– И сам привез их к вам?
– Да. Под вечер в среду.
– А поточнее?
– Точно не помню, в котором часу, но довольно рано.
– До ужина?
– Кажется, да.
– А в чем он их привез?
– Я уже сказал вам, это не имеет значения.
Мейсон снова встал, подошел к телефону и, подняв трубку,
опять начал свой диалог с телефонисткой. Судя по выражению его лица, он был
настроен весьма агрессивно.
– В ведре, – поспешно сказал Стаунтон.
Адвокат медленно, словно раздумывая, повесил трубку.
– В каком ведре?
– В обычном эмалированном ведре.
– И что он вам сказал?
– Попросил меня позвонить в зоомагазин Раулинсона, сказать
ему, что у меня есть очень ценные рыбки, заболевшие какой-то жаберной болезнью,
и будто я слышал, что в магазине Раулинсона имеется средство, которое может их
вылечить. За лечение этих рыбок я должен был предложить сто долларов. Так что в
этом деле я совершенно чист.
– Вы не так уж чисты, как хотите показать. Вы, кажется, уже
забыли, что рассказали человеку из зоомагазина?
– На что вы намекаете?
– Вы сказали ему, что ваша жена серьезно больна и ее нельзя
тревожить.
– Я не хотел, чтобы моя жена знала об этом.
– Почему?
– Потому что дело есть дело, а я не люблю посвящать ее в
свои дела.
– И только поэтому вы солгали человеку из зоомагазина?
– Мне не нравится это слово, мистер Мейсон.
– Можете пользоваться словами, которые вам нравятся, – ответил
Мейсон. – Но не забывайте, что вы дали человеку из зоомагазина неверную
информацию. И вы сделали это только потому, что не хотели впустить его в дом и
показать этих рыбок.
– Опять вы несправедливы ко мне, мистер Мейсон.
Тот улыбнулся:
– Поразмыслите об этом сами, Стаунтон. Подумайте о том, что
вы будете чувствовать на суде на свидетельском месте, когда я буду задавать вам
вопросы. Как вам кажется, сможете выйти сухим из воды?
Он подошел к окну, откинул тяжелые шторы, прикрывавшие
аквариум, и некоторое время стоял не шевелясь, держа руки в карманах.
Стаунтон прочистил горло, словно собирался что-то сказать,
но лишь опустился в кресло. Оно заскрипело под его тяжестью.
Мейсон еще тридцать секунд стоял молча, глядя в окно и на
рыбок, ожидая, пока его молчание не утомит Стаунтона.
Наконец адвокат обернулся.
– Думаю, – сказал он удивленной девушке, – теперь можно и
уходить.
Стаунтон в растерянности проводил их до двери. Раза два он
порывался что-то сказать, но замолкал.
Мейсон делал вид, будто вообще ничего не слышал. У двери
Стаунтон остановился.
– Всего хорошего, – сказал он каким-то странным, квакающим
голосом.
