Не долго думая, я уперла руки в бока и
направилась к нему неуверенным шагом. Спасатель поднял голову, улыбнулся и…
посмотрел мне в глаза. Я вздрогнула и до боли сжала кулаки. Это были те же
глаза, что я видела тогда ночью, и теперь в этих глазах была жизнь. Спасатель
встал, протянул мне руку, вежливо поздоровался и на хорошем английском и
предложил мне прогулку на катере на коралловые острова. Я наотрез отказалась и
попросила его расстегнуть рубашку для того, чтобы посмотреть на его грудь.
Естественно, моя просьба очень сильно удивила араба, но он все же принялся
расстегивать свою рубашку, подозрительно поглядывая в мою сторону. Когда он
показал мне свою впалую грудь и я увидела, что на ней нет ничего, даже
отдаленно напоминающего рану, я чуть было не разревелась и спросила араба, нет
ли у него брата-близнеца или какого-нибудь двойника. Араб покачал головой и с
плохо скрытой издевкой сказал мне, что во всем Египте будет довольно трудно
найти человека, похожего на него. Слишком уж необычные у него глаза и строение
черепа. Он признался, что в детстве ему из-за этого приходилось нелегко,
сверстники все время дразнили его, называли уродом. Сейчас, конечно, травить
его перестали, но у него до сих пор нет девушки, потому что девушки его очень
боятся и бегут от него, как от чумы.
По мере того как араб делился со мной своими
горестями, я чувствовала, как у меня внутри все закипает, и… вспоминала ту
ночь. Затем я схватила араба за его дохлые плечи и заорала по-русски:
— Послушай, дрянь черножопая, но ведь я видела
тебя той ночью! Я тебя видела! Я видела тебя мертвым! Ты тоже считаешь, что я
дура, что у меня какие-то ненормальные видения! Вы все считаете меня
сумасшедшей и надо мной смеетесь! Но я не сумасшедшая, я видела тебя мертвым! Я
это видела! Дрянь черножопая, объясни мне, что это было! Объясни мне!!!
Перепуганный араб вырвался и стал медленно
пятиться назад, объясняя мне что-то на своем языке.
— Массаляма, — махал он руками и еще быстрее
пятился назад.
Я выучила несколько арабских слов и знала, что
«массаляма» это по-нашему «до свидания». Значит, араб со мной прощался. Он
говорил, что ему пора уходить.
Чем быстрее араб пятился к своему домику, тем
быстрее я шла на него и чувствовала, как меня просто распирает от злости.
— Я тебе сейчас такую массаляму покажу, что ты
надолго запомнишь! Ни хрена никакой массалямы не будет, пока ты мне не
объяснишь, что было той ночью!!! Почему ты сначала умираешь, а затем оживаешь?!
Ты что, из меня дуру лепишь?! Не позволю!!!
В тот момент, когда я схватила араба за грудки
и прижала к стене его дома, ко мне подбежала Лена и встала на защиту вусмерть
перепуганного спасателя.
— Маша, что вы делаете?! Прекратите
немедленно! Он же заявит на вас в полицию!
— Ну и пусть! Я сама на него заявлю! Я этого
черножопого выведу на чистую воду! Он у меня все вспомнит, и ту ночь тоже!!!
Поняв, что взывать к моему рассудку
бесполезно, Лена схватила меня за плечи и все же смогла оттащить от спасателя.
Перепуганный араб забежал в свой дом и закрыл дверь с обратной стороны на
замок. Ударив несколько раз по двери дома ногой, я развернулась на сто
восемьдесят градусов и пошла в направлении берега.
— Ничего! Я еще до него доберусь, — говорила я
сама себе, не обращая внимания на идущую следом за мной Лену. — Я заставлю его
говорить. Я не позволю из меня дуру лепить. Не позволю!!!
— Маша, вы не правы. Так нельзя. Сайд не
сделал вам ничего плохого.
— Ах, его зовут Сайд. Теперь буду знать.
Хорошо, что проинформировала. Теперь я знаю, как зовут этого гада.
— Сайд хороший человек.
— Конечно, Сайд хороший человек, а Маша дура!
Дойдя до берега, я села на свое полотенце и
поджала под себя ноги. Как только Лена села рядом, я смахнула выступившие слезы
и принялась смотреть на удивительно спокойное море.
— Маша, вы в чужой стране, а такое вытворяете,
— осторожно начала Лена, которая была сама напугана ничуть не меньше, чем этот
Сайд.
— Мне плевать.
— У вас могут быть неприятности с полицией.
— Мне плевать.
— Я просто обязана рассказать об этом вашему
мужу. Он должен с вами поговорить, чтобы больше такого не случалось.
— Рассказывай.
— Но, Маша, так нельзя. Поймите, вы же
набросились на ни в чем не повинного человека.
— Я никогда не набрасываюсь на ни в чем не
повинных людей. Он прекрасно знает, за что я на него набросилась.
— Уверяю вас, к той ночи Сайд не имеет
отношения. Я пойду с ним поговорю. Сейчас, прямо из своего дома, он может с
мобильного позвонить в полицию. Тогда у вас будут проблемы. Я попытаюсь все
уладить.
— Мне все равно.
Девушка укоризненно покачала головой и
отправилась в домик спасателя. Я легла на полотенце и принялась смотреть на
чужое египетское небо. Мне стало дурно от того, что происходило со мной в
последнее время, и от того, что вся свистопляска завертелась на фоне только что
начавшейся любви.
В этом доме все думают, что я сумасшедшая… Мне
никто не верит… Никто… И возможно, они правильно делают. Потому что, если бы
подобное произошло с кем-то другим, я бы тоже ни за что не поверила. В такое
просто невозможно поверить. Невозможно… А в принципе, мне нет дела до остальных
обитателей этого дома. Мне есть дело только до Анатолия. Мои страхи и выходки
могут окончательно вывести его из себя. Он подумает, что душевнобольная женщина
ему ни к чему, и только что зародившаяся любовь тут же умрет. И почему этого
проклятого ковбоя вижу только я одна? Почему его не видит никто другой?
Почему???
Мне и самой хотелось верить, что все это
неправда, но я не могла. А не могла я потому, что видела все это своими
собственными глазами. Я очень хорошо это видела.
Лена вышла из домика спасателя и.села рядом со
мной.
— Ну что? Он там не умер от страха?
— Нет. Я уговорила его не звонить в полицию, а
дождаться вашего мужа.
— Моего мужа? Зачем?
— Затем, что Сайд получил моральный ущерб, а
если бы я не подоспела вовремя, то получил бы и физический. Я сказала, что ваш
муж компенсирует ему этот ущерб деньгами. Считайте, что вам повезло. Сайд
согласился. — Девушка отчеканила каждое слово, словно она не говорила, а давала
телеграмму.
— Можно подумать, он мог не согласиться.
— Он мог пойти на принцип.
