Продолжая свой путь, Бейли не упускает возможности повнимательнее рассмотреть постамент — вдруг девушка спряталась в нем. Однако постамент представляет собой цельную деревянную панель, стоящую на ножках. Девушка-змея исчезла без следа, несмотря на то что деться ей было абсолютно некуда.
Бейли идет по петляющей тропе. Он допивает пунш и находит глазами урну, чтобы выкинуть стаканчик. Как только он опускает стаканчик в темное отверстие, тот исчезает.
Он идет дальше, читая вывески и гадая, в какой из шатров войти. Некоторые из них довольно громоздкие, украшенные виньетками и пестрящие описанием того, что ждет внутри.
Но его внимание привлекает небольшая, как и шатер, на котором она висит, табличка. Округлые белые буквы на черном фоне: «Невероятные чудеса и иллюзии».
Сквозь открытую дверь в шатер один за другим заходят зрители. Бейли тоже решает войти.
Внутри в подсвечниках черного металла горят свечи, установленные вдоль закругляющейся стены, и больше нет ничего, кроме расставленных кольцом самых обычных деревянных стульев. Их около двадцати, они стоят в два ряда в шахматном порядке, чтобы с любого места было одинаково хорошо видно. Бейли выбирает себе стул в переднем ряду, прямо у входа.
Остальные места быстро заполняются, за исключением двух последних: одно сразу слева от него и одно напротив.
Две вещи привлекают внимание Бейли практически одновременно.
Во-первых, он не может отыскать глазами дверь. В том месте, где только что в шатер входила публика, глухая стена, без намека на щель. Цельная стена по всей окружности шатра.
Во-вторых, по левую руку от него сидит темноволосая женщина в черном пальто. Он уверен, что она появилась уже после исчезновения двери.
Впрочем, оба этих странных факта перестают его волновать, когда пустующий стул напротив внезапно воспламеняется.
Мгновенно начинается паника. Те, кто сидел в непосредственной близости от пылающего стула, бегут к двери — чтобы обнаружить, что двери-то больше нет, на ее месте стена.
Языки пламени поднимаются выше, но не распространяются по сторонам. Огонь охватил стул и пляшет на его поверхности, но дерево при этом не сгорает.
Когда Бейли вновь бросает взгляд на сидящую слева женщину, она, подмигнув, поднимается с места и проходит на середину арены. Не обращая внимания на панику, она неторопливо расстегивает пуговицы, снимает пальто и небрежно бросает его на объятый пламенем стул.
То, что только что было теплым шерстяным пальто, превращается в длинный отрез черного шелка, мягкими волнами струящийся со стула. Пламя исчезает без следа, но в воздухе еще тают дрожащие струйки дыма и стоит характерный запах обугленного дерева, который постепенно превращается в уютный аромат горящего камина с трудноуловимым привкусом не то корицы, не то гвоздики.
Женщина, стоящая в центре круга, изящным жестом сдергивает черный шелк, под которым обнаруживается не тронутый огнем стул, а на нем несколько белоснежных голубей.
Еще взмах руки, и ткань сама по себе стягивается и складывается, превращаясь в черный цилиндр. Женщина водружает его себе на голову, венчая свой наряд: черное шелковое платье, словно сотканное из ночного неба и усыпанное белоснежными кристаллами. Она приветствует зрителей легким поклоном.
Так начинается выступление иллюзионистки.
Несколько человек, включая Бейли, аплодируют, а те, кто до этого сорвался со своих мест, возвращаются обратно. Настороженность в их глазах соседствует с любопытством.
В представлении нет пауз. Каждое следующее чудо — у Бейли никак не поворачивается язык назвать это фокусами — плавно вытекает из предыдущего. Белые голуби постоянно исчезают, чтобы вновь оказаться на шляпе кого-то из зрителей или выпорхнуть из-под стула. Внезапно из ниоткуда появляется черный ворон — он настолько огромен, что явно не мог быть где-то спрятан. Только после шоу Бейли постепенно понимает, что в шатре такой формы и размера, с установленными по кругу стульями, невозможно использовать для фокусов ни зеркала, ни игру света и тени. Все происходит прямо на глазах у зрителей, любой может протянуть руку и дотронуться. В какой-то момент иллюзионистка даже превращает карманные часы одного из посетителей в песочные, а затем обратно. Потом все стулья отрываются от пола и, слегка приподнявшись, начинают парить в воздухе, и хотя это сделано неспешно и бережно, концами ботинок Бейли судорожно пытается ухватиться за поверхность земли, а руками впивается в стул.
Когда представление заканчивается, иллюзионистка раскланивается во все стороны, срывая аплодисменты. С последним поклоном она внезапно исчезает, и лишь отсвет кристаллов на ее платье какое-то время еще дрожит в том месте, где она только что стояла.
Дверь вновь появляется там же, где была, и немногочисленные зрители покидают шатер. Бейли плетется в самом хвосте, уже в дверях бросая последний взгляд туда, где была иллюзионистка.
Снаружи он видит очередной постамент, вроде того, на котором выступала девушка-змея. Бейли готов поклясться, что его не было, когда он заходил в шатер иллюзионистки. На нем замерла женская фигура, облаченная в длинное белое платье с меховой опушкой, края которого ниспадают с постамента до самой земли. Она стоит так неподвижно, что Бейли чуть не принимает ее за статую. Ее волосы, кожа, даже ресницы белы как снег.
Однако она все-таки движется. Очень, очень медленно. Так медленно, что взгляд Бейли не в состоянии зафиксировать эти мелкие движения, он замечает лишь легкую перемену ее позы. Поблескивающие снежные хлопья ложатся на землю, опадая с нее, как листья с дерева.
Бейли обходит ее кругом, разглядывая со всех сторон. Ее глаза следят за ним, хотя заснеженные ресницы ни разу не моргают.
На постаменте обнаруживается маленькая серебряная табличка, наполовину скрывавшаяся в складках подола.
«Памяти», — гласит она, но не уточняет, памяти кого.
Правила игры
1887–1889 гг.
После того как цирк открылся и заработал, постепенно становясь на крыло, как выразился Чандреш за ужином незадолго до премьеры, Цирковые трапезы почти сходят на нет. Время от времени прежние заговорщики еще встречаются в доме Чандреша, особенно если цирк гастролирует неподалеку, но это случается все реже и реже.
Господин А. X_____ не появляется вовсе, хотя ему неизменно посылают приглашение.
И поскольку трапезы оставались единственной возможностью для Марко увидеться с наставником, он находит вечное отсутствие последнего крайне огорчительным.
После года, за который он не удостоился ни единого письма, ни единой встречи, пусть даже мельком, Марко решается нанести ему визит.
Он не знает теперешнего адреса учителя, но догадывается (совершенно справедливо), что это должно быть временное пристанище. Однако, когда ему удается установить его местонахождение, тот уже находит себе новый дом — столь же временный.
