Звуки вернулись. Я прервал Фазера. Довольно грубо. Сказал:
— Я Александр Ганкин. Капитан госбезопасности.
Фазер остановился на полуслове и теперь смотрел на меня так, будто увидел — нет, не привидение даже, а что-то куда более страшное.
А я сказал:
— Я цитирую: «Не только неприязнь к ближнему своему была приравнена там к чувству солидарности, но и недоверие к собственной личности и ее судьбе приняло характер глубокой самоуверенности ». У вас есть ответная цитата, Константин Сергеевич?
Старик сидел потрясенный. Смотрел очень странно. Куда-то в сторону. Молчание затягивалось. И он не двигался совершенно. Не шевелился. Потом открыл рот. Но произнести ничего у него с первого раза не получилось.
«Уж не удар ли его хватил?» — в ужасе подумал я. Но нет, уста разомкнулись наконец. И он с видимым трудом заговорил снова. Закрыв глаза, процитировал:
– «В этой стране поступали — доходя порой до высших степеней страсти и ее последствий — всегда иначе, чем думали, или думали иначе, чем поступали ».
— Правильный ответ, Константин Сергеевич! — сказал я. «Дер Манн оне Айгеншафтен». Человек без свойств. Это я.
Но не было радости в моем голосе. И быть не могло.
Глава 13. Ш
Вдруг там наступила тишина. Тяжелая, тягучая. Я прислушивалась: что-то там не то происходило. Только что ровно бубнил голос Фазера и синкопами вставлял свои реплики Саша. И вдруг — вот эта давящая тишина. Неужели разругались? И потом вдруг — стаккато — голос Фазера. Та-та-та-та-та! Сердито, обвиняюще. И голос Саши, пытающегося что-то объяснить, урезонить. Бу-бу-бу!.. Но-о… Бу-бу-бу!.. но-о… Или это так мне только показалось? Боже мой, что же там такое могло случиться?
Постучаться, войти? Нет, пока не стоит. Решила подождать еще. Опять тишина, и опять Фазерово «та-та-та». А теперь и Саша тоже возражает, чуть более уверенно. Но нет и намека на перемирие. Это перегруппировка сил для новых атак. Ой, как нехорошо! А ведь только что все было замечательно. Что же могло произойти? А ведь было у меня какое-то предчувствие. Не надо было позволять им удаляться для сепаратных переговоров. Наверно, догадалась я, Фазер дожал Сашу — насчет даты нашего формального знакомства. И вот впал в ярость. А Саша оправдывается. Объяснить пытается. Но разве такое объяснишь?
И вдруг дверь резко распахнулась, Саша выскочил из кабинета как ошпаренный. Взгляд полубезумный. Скользнул по комнате, по мне. Страшно на секунду стало — он меня не узнает, что ли? Но вот он снова смотрит на меня, пытается сфокусироваться.
— Саша, проблема… проблема! — только и смог сказать он.
А тут как раз Фазер вышел следом. Весь красный. Волосы в разные стороны торчат. Очки в руке, и он ими размахивает, как холодным оружием каким-то.
— Вон, вон из моего дома, негодяй! — кричал он. — Сию же минуту… Саша, он… совсем не то, что ты думаешь… он…
Это он уже ко мне обращался.
«Боже, его же сейчас удар хватит!» — в ужасе подумала я.
Саша схватил пальто, шапку, шепнул мне: «Позвони, когда сможешь», попытался открыть дверь, она почему-то не открывалась, Саша нервничал, злился, теребил замок, оглядываясь на Фазера, который стоял за его спиной и изрыгал проклятия. Но в основном повторялся: «Негодяй, мерзавец, подлец!» И угрожающе взмахивал своими очками.
— Что случилось? Объясните! Отец! Саша! Ну что же это такое, в конце концов! — добивалась я.
Но на меня никто не обращал внимания.
Наконец Саше удалось отпереть дверь. Он повернулся ко мне на прощание, на секунду прикрыл глаза. Я поняла этот сигнал так: что-нибудь придумаем. Решим проблему. Но пока надо разбежаться. Ненадолго. И все будет в порядке. Потом пальцем сделал характерное круговое движение: позвони! И кубарем полетел вниз по лестнице.
Я повернулась к Фазеру:
— Объясни немедленно, что случилось. Все же было так хорошо. И ты обещал!
Я тоже объяснялась не совсем ясно, так была ошарашена. Но Фазер пребывал в куда худшем состоянии и совершенно не способен был ничего объяснять.
— Это Ганкин! Понимаешь? Ганкин это! — кричал он, в промежутках между вскриками глотая судорожно воздух.
— И что? — пыталась я разобраться. — Он — Ганкин, я — Верницкая, ты — Царев. И дальше что?
— А то! А то! Ты не понимаешь!
— Нет, отец, пожалуйста, успокойся! И объясни толком, в чем дело.
— Он много горя принес нашей семье!
— Как же это возможно, если ты с ним только сегодня познакомился? Да и я… ну, не очень давно его знаю. Хотя кажется, что давно. По-моему, он добрый, заботливый и совсем не жадный. И к тебе был очень хорошо расположен. Да и ты к нему. Что же случилось, что вдруг так резко изменилось?
— Он оказался Ганкиным!
— Да, а ты оказался Царевым!
Фазер очень странно отреагировал на эту мою фразу. Я-то просто иронизировать пыталась. Но его она почему-то шокировала.
— Что ты говоришь? — Он теперь вдруг перешел на шепот. — Ты знаешь? Он тебе рассказал? Не верь ему. Он негодяй! Я тебе все объясню, и ты все поймешь. Только чуть позже. Я сейчас не могу.
И схватился за край стола.
— Папа, тебе плохо?
С трудом дотащила его до кровати в спальне. Накапала валосердина — в аптеке Академии наук без талонов дают.
Он совсем не мог говорить. Хрипел что-то невнятное. Но слово «мерзавец» звучало разборчиво.
— Успокойся, папа, потом все обсудим спокойненько… все решим. Всем сестрам по серьгам раздадим… А сейчас расслабься… Поспи…
Он мотал головой — не буду спать.
— Ну что ты как маленький… ну, не спи… полежи тогда просто.
Постепенно Фазер все же успокоился. Откинул голову. Заснул.
Я оглянулась от двери. Он лежал, то ли просто дремал, то ли действительно спал. Провалился куда-то, где ему явно не было хорошо. Видно было по выражению лица, что и там ему тоже плохо, больно. На осунувшемся постаревшем лице не было покоя, это было лицо очень нездорового и очень несчастного человека.
«Он скоро умрет!» — вдруг подумала я и тут же постаралась отогнать эту ужасную мысль.
Что все-таки случилось? Наверно, Саша был бестактен, недостаточно тонок, не учел стариковские странности, не уступил. И тут же я себя одернула: вот, я, не разобравшись, уже выводы делаю, скорей мне виноватого найти. А может, это я виновата? Может, чего-то не предусмотрела, поставила их обоих в какое-то ложное положение?
— Я виноват, — первым делом сказал Саша, когда я набрала его номер. — Но я не предвидел… не мог… и это стало такой неожиданностью для меня…
— Погоди, объясни, умоляю, потому что мне надо понять…
