Ну, кто бы я был, если бы отказал ей в такой ситуации? Впрочем, давайте уж честно: и ни в какой другой ситуации я ей отказывать не умел. Не мужик стал, а половая тряпка. Но какая счастливая тряпка! Ах, идите вы все к черту, блюстители мужского достоинства!
Шебякин очень быстро открыл дверь, в этом было наше — ну, не спасение, наверно, но шанс некоторой отсрочки. Генерал был, я думаю, удивлен. Но в его пустых глазах, как всегда, ничего нельзя было толком прочитать.
Сашенька сказала странную фразу:
— Вот, Петр Алексеевич, вы нас звали, и мы пришли.
Как, когда, и куда он нас мог звать, поразился я. Что-то Сашенька путает. Или шутит со стариком, а с ним шутить бесполезно.
Но — удивительное дело — Шебякин изобразил что-то вроде церемонного полупоклона и жестом пригласил нас внутрь своей квартиры.
Закрыл за нами дверь очень тщательно. Смотрю: дверь толстая, чуть ли не бронированная. Замки какие-то оригинальные, на заказ, видно, изготовленные. Один засов широкий, из закаленной стали, чего стоит. А цепочка! Да нет, какое там, цепь могучая. Вот, что значит обитель генерала! Такую дверь, вернее, боевой заслон, пожалуй, без направленного взрыва не вскрыть. «Если старика удавить… ну, ладно, давить не будем… пусть оглушить, — думал я. — Связать, в рот кляп засунуть, куда-нибудь от греха убрать подальше… чтобы под ногами не болтался. Можно в этой квартире долго продержаться. А, в конце-то концов, все относительно — интенсивно прожитые полчаса могут чьим-то вялым годам равняться. Есть, кажется, червяки какие-то или личинки, у которых и вся жизнь не намного дольше. Весь период от отрочества, полового созревания, до унизительной личиночьей старости.
«Полчаса с Сашенькой! — думал я. — Остальной мир выключить, как бубнящий телевизор. А потом хоть потоп!»
Старик Шебякин провел нас в просторную гостиную, обитую светлым орехом. Усадил на роскошный кожаный диван бордового цвета. Я озирался, пораженный: вот, оказывается, какие квартиры бывают на свете. И где? За стенкой от моей сорокасемиметровой хибары, которую я до недавних пор считал верхом привилегированного квартирного комфорта. Пока не увидал жилья Шурочкиного Фазера. Но и оно бледнело в сравнении с логовом Шебякина. Большущая гостиная, наверно, по площади равная всей моей квартире, столовая, библиотека, две спальни… Куда ему столько? «Вот вам повесть о двух мирах в картинках… Нет, о трех. Надо еще коммуналку Кентрова в фильм добавить», — подумал я. Любопытно было бы взглянуть, как не отставной пенсионер, а действующий генерал живет. Ну а Сусликов? Нет, на Сусликова уже никакого воображения не хватало.
— Прошу садиться, — торжественно сказал Шебякин. — Что бы вы хотели выпить? У меня виски есть, настоящий… причем не шотландский, а ирландский. Тройная дистилляция.
И смотрит на нас, ответа ждет, весь гордый собой. Эх, в иные времена попробовал бы я эту Ирландию! Так бы попробовал… Но сейчас даже уже сожаления нет, что не могу выпить. Какая разница, чьего производства отрава… Все равно яд, та же сивуха, только более красиво упакованная.
Я попросил чашку чая — все же нужно было как-то перевести дух после случившегося. И перед тем, что случится дальше…
— Чаю? — удивился старик Шебякин. — У нас же такой повод есть… отпраздновать, так сказать… Новый, скажем этап. Моей жизни и вашей. Я этот виски вонючий долгонько берег для особого случая. Мне их наш резидент в Лондоне двадцать лет назад подарил.
— Нет-нет, спасибо! — заволновалась Сашенька. — Саша не пьет. Совсем.
— А по капельке? — настаивал Шебякин, хитро склоняя голову вбок. — А по капелюшечке?
«Откуда это выражение у таких разных людей? Смешно, — думал я. — И сам-то как оживился, глаза вдруг заблестели… неужели тоже тайный алкоголик?»
— Спасибо, Петр Алексеевич… но нам никак нельзя… по медицинским показаниям, — Сашенька была тверда.
Старик поцокал языком и объявил:
— Понимаю. Вам надо сохранить ясную голову, и так далее… в связи с предстоящим… И максимум энергии тоже. Уважаю.
Я взглянул на Сашеньку: это еще что такое? Неужели старик знает, что мы… Но почему он тогда нас впустил? Бред какой-то… Она наступила мне на ногу. Смысл понятен: не возражай старику. «Наверно, он спятил, но, может, оно и к лучшему», — решил я.
— А я, с вашего разрешения, выпью… для храбрости, — сказал Шебякин.
«Для храбрости? Ему-то зачем храбрость нужна?» — думал я, но молчал.
Он извлек большую зеленую бутылку из шкафа, тщательно и долго стирал с нее пыль. Дунул на нее еще зачем-то. Надел очки. Налил золотистую жидкость в граненый стакан. Граммов сто. Снял очки. Секунду молчал, сидел с закрытыми глазами. Открыл их.
Сказал:
— Пошла душа в рай.
С торжественным видом хватанул граммов сто залпом, крякнул. Стал огурчиком закусывать малосольным, домашним. Видели бы это ирландцы…
Мы оба сидели и смотрели завороженно, как он священнодействует. Во мне что-то шевелилось, задавленные рефлексы пытались подняться наружу из глубин… Но я ожидал худшего. Задавить их заново и затолкать назад, в профундисы мои, оказалось не так уж сложно. Хотя мелькнула предательская, трусливая мысль: а что, если взять и выпить? Хватануть разом грамм так двести — двести пятьдесят… Огурец у Шебякина выхватить, насладиться напоследок… Какой отличный способ выйти из игры, лишить Контору удовольствия. Ведь если верить Мишке, такая доза для меня — это почти наверняка мгновенное того-с… Какая удобная, легкая, безболезненная смерть! Это же только мечтать можно! Но нет, я сердито отогнал подлую идейку. Типичный пример коварного подхода лукавого! Такое вытворить подталкивает. Сашеньку бросить. В груди защемило, я взял ее руку, стал гладить указательным пальцем… Рука такая потрясающе мягкая, нежная, изящней не бывает… но именно поэтому немного эфемерная… раз — и не будет ее на свете! И неужели, неужели ничего не изменится? Так же будут люди бегать взад-вперед, зудеть, волноваться по всяким глупым поводам. Огурцы жрать… спиртное глушить. Смотреть на этот подлый мир тупыми осоловелыми глазами… Да зачем вы все тогда? Кому вы без нее нужны? Потные вы животные… А может, все-таки и город этот, с его ликами богомерзкими, рухнет? Расползется по швам, а? Рассыплются в пыль дома и домищи, дворцы и храмы… Засыплет вас всех. Запорошит, и следа не останется. Вот было бы дело, вот было бы правильно! Хоть какая-то справедливость. А что, может, мы и правда все — лишь обитатели Сашенькиного сна?
Вот такие мысли лезли мне в голову. Но я отворачивался от Сашеньки, не хотел, чтобы она их почувствовала. Она же чувствительная, она не одобрит… Не согласится, чтобы все и вся сгинули с ней вместе.
А Шебякин хрумкал огурцами и губами причмокивал. Нам малосольных не предложил. Жадина какая…
Тут до меня вдруг дошло, какие жуткие, какие дикие шумы доносятся из-за стены. Что-то падало, обрушивалось с грохотом. Я посмотрел со значением на Сашеньку, она грустно покачала головой. Тоже услышала и пришла к тому же выводу. Понятно, что происходит: «космонавты» квартиру мою громят. Меня с Сашенькой не обнаружили и теперь злость срывают. Ну и заодно вроде как проверяют, не спрятались ли мы в шкафу каком, под диваном или под плинтусом. Сволочи…
