Я положила голову на плечо своего друга,
закрыла глаза и мысленно перенеслась на несколько лет назад. Меня не покидало
ощущение нереальности произошедшего со мной. 23 октября… Бог мой, я всегда
боюсь 23 октября. Несмотря на то что это день моего второго рождения, для меня
этот день навсегда останется самым страшным днем в моей жизни. А ведь через
пару месяцев наступит это жуткое 23 октября. Ненавижу эту дату! Было бы лучше,
если бы ее вычеркнули из календаря. Смотрю, а за окнами — ночная Москва. Такая
красивая и манящая. Даже не верится, что теперь в ней становится страшно жить.
«Каждый вечер на сцене садится бомбардировщик в натуральную величину!» — именно
так гласила реклама, из любопытства я и поехала на тот злосчастный спектакль.
Будь он проклят, этот бомбардировщик в натуральную величину! Тогда, 23 октября,
все происходило, будто во сне. Чечня — так далеко. Где-то там идет бесконечная
война, уже давно превратившаяся в настоящий бизнес. На этой войне гибнут наши
мальчишки, так и не познавшие, что такое любовь. Там стреляют боевики,
пролетают пули, падают вертолеты и взлетают на воздух машины. А здесь — Москва.
Здесь течет размеренная и в меру спокойная жизнь. Тут ходит милиция, проезжают
патрульные машины и проверяют документы. Тут ФСБ, МВД, ГАИ, кругом частная
охрана. В Москве не должно быть страшно: здесь все мы защищены. Но 23 октября я
вдруг отчетливо поняла, что от террора нас защитить некому. Я и подумать не
могла, что у меня так громко и быстро может стучать сердце, что моя речь может
быть настолько бессвязна, что я могу плакать и не чувствовать слез. «Взрывчатки
хватит на всех» — эти слова до сих пор звучат в моих ушах как приговор. Перед глазами
стоит перепуганная, но еще живая Ольга. На тот спектакль я пришла вместе со
своей подругой, а вернулась уже без нее. Когда разрешили звонить по мобильным и
передавать требования террористов своим родственникам и знакомым, первым, кому
я позвонила, — был Александр. Я прижимала трубку к уху и пыталась услышать его
слова, потому что рядом плакала Ольга. Ольга слышала в трубке голос своего
ребенка. Александр сказал, что я везучая, что у меня есть ангел-хранитель и что
я могла бы погибнуть уже десятки раз, но не погибла потому, что я должна жить
долго и счастливо. Он говорил, что мысленно он со мной, просил, чтобы я
успокоилась, сидела как можно тише и не смотрела боевикам в глаза. Саша сказал,
что боевики — как собаки. Они не выдерживают пристального, открытого взгляда,
могут сорваться. Я обзванивала всех, кого знала, пока не села батарейка у
телефона, но с Александром я говорила чаще всего. По возможности я перечисляла
ему количество боеприпасов, находящихся рядом со мной, считала передвигающихся
по залу боевиков, а также пыталась определить их часто меняющееся настроение.
Они то молились, то поклонялись своим автоматам, как каким-то Богам, то
начинали петь, и от этих песен нам всем становилось еще хуже. Тогда, сидя в
зале, я долго не верила в то, что все это не театральный спектакль и что за
окнами этого здания все та же ночная Москва с множеством красивых огней,
гуляющих на улицах людей и музыкой в многочисленных ночных клубах. Мне не
верилось, что кто-то сидит в своих квартирах, смотрит новости по телевизору,
пьет чай и ложится спать для того, чтобы хорошенько выспаться и встретить
завтрашний день со свежими силами. Только мы, сидящие в зале, не могли лечь
спать, потому что мы потеряли счет времени и нам не было никакой разницы —
начался новый день или еще не закончился старый. Тогда я обратилась к Богу. Я
просила его о том, чтобы все мы выжили и выбрались из этого ада. Я дала ему
клятву, что если я выживу, то полюблю свою жизнь, буду каждый свой новый день
воспринимать как великое благо, никогда никого не обижу, всегда подам нищему,
никого не предам, не скажу никому ни одного обидного слова и буду каждый день
совершать только хорошие и добрые поступки. Тогда я впервые в жизни поняла, как
же долго может тянуться время. Казалось, время стоит на месте, а ты по-прежнему
не можешь встать и размять затекшие ноги. До сих пор перед глазами оркестровая
яма, играющая роль туалета. Боже мой, если бы когда-нибудь кто-то сказал мне о
том, что такое возможно в реальной жизни, я бы никогда не поверила! Люди,
сидящие на первых рядах, купившие самые дорогие билеты на спектакль, находились
в полуобморочном состоянии из-за жуткой, зловещей вони. В памяти всплыл образ
доктора Рошаля (по его просьбе поднявшийся на балкон Бараев объявил о том, что
отпускают детей). Помню наши аплодисменты, они были точно такие, как в мирной
жизни. В зале малышей было мало. В основном двенадцати — и четырнадцатилетние
мальчишки, но боевики их не отпустили, потому что не посчитали за детей.
Моя подруга Ольга сказала, что мы зря хлопали
террористам. А я, увидев Рошаля, поняла, что все будет хорошо. Его образ был
какой-то родной, близкий, а глаза вселяли в нас надежду на спасение. Увидев
доктора на балконе, я крикнула ему о том, что мне необходим валидол. Чуть позже
это лекарство оказалось в зале. Сидевшая сзади меня пожилая женщина доставала
из сумочки валерьянку и пила ее время от времени, рассказывая мне о том, что
дома ее ждут дети и внуки, что в этот день вся ее семья отправилась в гости, а
ей уж очень сильно захотелось посмотреть, как это на сцену садится
бомбардировщик в натуральную величину. Теперь все это далеко. Это страшный и
далеко не забытый сон для тех, кто там был и потерял своих близких. Для всех
остальных «Норд-Ост» почти уже забыт.
Александр словно прочитал мои мысли и бережно
коснулся моего плеча.
— Света, о чем думаешь? Тебе плохо?
— Я просто вспомнила о том, что скоро 23
октября. Ненавижу эту дату.
— Постарайся не думать об этом. Мы обязательно
уедем в этот день из Москвы.
— Я хотела поехать на улицу Мельникова и
возложить цветы.
— Не стоит: у тебя опять начнутся проблемы с
психикой. Все в прошлом. Жизнь Продолжается! Ты должна понять, что жизнь
продолжается!
Я посмотрела на официантов, разносящих
шампанское, на повара, который жарил тушку барана, на женщин в дорогих вечерних
платьях, на их галантных спутников и на держащего меня за руку преданного
Александра. Я посмотрела и поняла, что я не имею права показывать своих слез,
потому что ЖИЗНЬ ПРОДОЛЖАЕТСЯ! Александр прав: я осталась жива, а это значит,
что жизнь никогда не стоит на месте. Я должна жить дальше!
В этот момент за окнами засверкали залпы
салюта. Обрадованные гости восторженно захлопали в ладоши и поспешили на
большую веранду, украшенную шарами, на распахнутые балконы. Саша схватил меня
за руку и направился вместе со мной к балкону.
— Света, это в твою честь! Я же тебе говорил,
что жизнь продолжается! Говорил, а ты мне не верила! Светка, ты видишь — жизнь
продолжается! Продолжается, несмотря ни на что!
Притянув меня к себе как можно ближе, Саша
поцеловал меня в шею на правах старого друга и радостно прокричал:
