Лев Борисович от души рассмеялся и,
покачнувшись, чуть было не упал со стула.
— Светлана, а я и не думал, что тебя могут
беспокоить подобные вопросы. А тебе было удобно сегодня набрать мой телефонный
номер и предложить мне необыкновенные райские и неземные наслаждения?!
— У меня не было выхода!
— Можно подумать, он сейчас у тебя есть.
Я и сама толком не поняла, что судьба сделала
очередной зигзаг и забросила меня в обеспеченный дом к одному очень
влиятельному человеку. Проведя меня на второй этаж, Лев Борисович открыл дверь
в одну из комнат и с особой болью в голосе произнес:
— Проходи: это комната Вики. Тут ничего не
изменилось с того самого дня, как ее не стало. Рядом — ванная и туалет. Я не
могу здесь долго находиться. Поэтому сразу желаю тебе спокойной ночи.
— А может быть, мне лучше переночевать в
другой комнате? Мне кажется, что я нарушаю память о вашей дочери.
— Мне будет приятно, если я буду проходить
мимо этой двери и чувствовать, что за ней есть жизнь.
Увидев на стене большой портрет, нарисованный
маслом, я взволнованно на него посмотрела и не могла не спросить:
— Это Вика?
— Она. Чем-то на тебя похожа, — с трудом
проговорил мужчина, и в его глазах появились слезы.
Как только за ним закрылась дверь, в комнату
постучалась горничная и принесла мне чистый махровый халат и ночную рубашку.
— Это Викины вещи, — в ее глазах тоже
появились слезы. — Я их еще год назад погладила, так и лежат на полке в шкафу.
— Спасибо, — поблагодарила я горничную и пошла
в ванную.
Я приготовила теплую ванну и добавила в воду
ароматное масло, зная, что теплая ванна с маслом снимет нервное напряжение и
усталость. Промокнув руки полотенцем, я дотянулась до полки, взяла зажигалку и
зажгла несколько ароматизированных свечей, стоящих на бортике ванны. Янтарное
мерцание заставляло мое сердце учащенно биться, а мой мозг просто отказывался
верить в реальность происходящего. Я вдруг подумала о том, как здорово родиться
Викой и как глупо ей умереть. Столько возможностей и столько открытых дверей…
Только протяни руку и сделай всего один шаг!..
В голове промелькнула шальная мысль: а что
было бы, если бы я была Викой и познакомилась с Димкой. Его родители наверняка
говорили бы мне массу приятных вещей и мечтали бы, чтобы я стала их невесткой.
А Димка… Димка снимал бы с меня дорогое белье, вдыхал запах моих изысканных
духов и при первой возможности обязательно, с особой гордостью, представил бы
своим друзьям (правда, если честно, у меня никогда не было никакого желания с
ними знакомиться).
Стоп. Хватит о Димке! Он — пройденный этап
моей жизни. Я не Вика, а он предал Светлану.
Надев ночную рубашку, я подошла к огромной
кровати и приподняла одеяло. Под одеялом лежал плюшевый мишка и ласково мне
улыбался. Чистые простыни и пододеяльники говорили о том, что белье здесь
меняли регулярно, и при этом обязательно клали под одеяло медведя, боясь
нарушить придуманный ритуал. В этой комнате все напоминало о Вике, словно она
где-то рядом и скоро выйдет из ванной. Ее недорисованные рисунки на столе,
недочитанная книга на пуфике… Здесь сохранилась ее аура, ее дух. Здесь ее
помнили и очень сильно любили. Я представила, как Лев Борисович иногда приходил
в эту комнату, включал компьютер, на котором была заставка: Вика в костюме
пиковой дамы на фоне новогодней елки. Он смотрел на эту заставку, на Викины
вещи, и сердце его разрывалось от боли.
Взяв в руки плюшевого медведя, я приветливо
ему улыбнулась и нежно произнесла:
— Привет! Я не знаю, как называла тебя твоя
прошлая хозяйка, но я тебя буду величать Мишей. У меня тоже в детстве была
славная игрушка, мишка косолапый, но однажды случилось непоправимое. Отец
собрал все мои игрушки и обменял на бутылку спирта. Я долго плакала и думала:
ну кому нужны детские игрушки? Больше всего мне было жалко косолапого мишку.
Мама пыталась меня успокоить и говорила, что потеря игрушек — это не самое
страшное. Главное, чтобы отец не нашел припрятанные на черный день деньги,
иначе нам просто нечего будет есть. Он уже унес наш пылесос, зонтик, почти весь
хрусталь и фарфоровую посуду. Иногда я пыталась поговорить с матерью о том, зачем
жить с человеком, с которым все равно никогда ничего не сможешь накопить,
потому что сколько бы ты ни старалась и ни горбатила спину, он все пропьет.
Мать опускала глаза и говорила о том, что я еще не знаю, что такое женское
одиночество, и что отец ее любит, просто он болен и пьет, и что к пьянству надо
относиться так, как относятся к болезни.
— Как я могу бросить больного человека?! —
кричала она в сердцах, когда я говорила ей о том, что так жить нельзя. А я
никогда не рассматривала пьянство как болезнь. Я всегда считала, что пьющий
человек — эгоист, он думает только о себе: якобы ему нужно лечить свою душу, а
на самом деле никакой души уже давно нет. Он пропил ее вместе с пылесосом и
баяном, которым я так гордилась.
Отказавшись от неприятных мыслей, я закрыла
глаза и провалилась в глубокий сон. Мне снилась красивая девушка Вика: слишком
гордая, независимая и даже дерзкая. Она носила дорогую одежду, имела массу
поклонников. Она стала привыкать к наркотикам. Мне почудилось, что Вика вошла в
комнату, села на кровать и сказала укоризненным голосом:
— Послушай, какое право ты имела занять мое
место?
— Я скоро уйду в монастырь, — испуганно
ответила я, стараясь не встречаться с ней взглядом.
— Постарайся это сделать как можно быстрее, а
то мне неприятно, когда в моей комнате находятся посторонние люди. К хорошему
привыкаешь быстро, и тебя потом отсюда не выгонишь. Нехорошо спать в чужой
кровати и обнимать чужого медведя.
— Нехорошо употреблять наркотики и делать все
для того, чтобы твой отец поседел раньше времени, — попробовала возразить я
девушке.
— Это тебя не касается. Это мой отец. И
вообще, прекрати учить меня жить.
— И чего тебе не хватало? У тебя же было все.
— Мне не хватало свободы.
— Да зачем она нужна? Какая свобода? У меня
она есть, и я не вижу в ней ничего хорошего.
— Я тоже ничего хорошего не вижу в твоей
свободе. Я говорю о той свободе, которую нам дает героин. И вообще, мне надоело
с тобой разговаривать! Мало того, что ты лежишь в моей постели, так ты еще
пытаешься доставать меня своими нравоучениями.
— Я не достаю тебя своими нравоучениями. Я
лишь пытаюсь понять, зачем ты обменяла свою жизнь на героин. Не слишком ли
дорогая цена за временно полученное удовольствие?
