Я показывала ему фотографии нашего сына,
рассказывала о погоде в Лондоне, а он смотрел на меня ничего не понимающими
глазами и почему-то просил у меня прощения… А я не понимала, зачем он просит
прощения, этот поседевший мужчина в какой-то потрепанной рубашке… Я ни за что
его не винила. Я была ему даже благодарна, потому что, если бы он меня не
бросил и я осталась бы с ним, я бы не стала такой, как стала сейчас, и не
сыграла бы своему бате на баяне задушевную песню. Димка говорил мне о том, что,
если мы останемся живы, он обязательно обнимет нашего сына и расскажет ему, как
он сильно по нему скучал… А я представляла своего сыночка, который никогда не
задавал мне лишних вопросов и всегда боготворил Александра, считая его
достаточно близким человеком, и представляла, как Лев шарахнется от Дмитрия,
потому что он его совершенно не знает.
Это были страшные дни. Нервничали не только
мы, но и террористы. Димка сидел на переднем ряду и держал меня за руку. А еще
он сказал, что все будет хорошо, что я выживу, а он — нет, потому что его
накажет Господь. А потом получилось так, что я выжила. После штурма погибла моя
сотрудница Ольга и погиб Димка. Я часто вспоминаю его глаза, его страхи и
переживания, которые можно было без особого труда прочитать на его лице. Когда
нам всем раздавали соки, Дима отдал свой сок мне. Я не взяла его сок. Я лишь
подумала о том, что жизнь научила Димку жертвовать собой во имя другого. Раньше
он на это был не способен.
Когда пустили газ, было утро. Многие еще
спали. Вдруг закричали террористы, и по залу распространился резкий, удушающий
запах… Было тяжело дышать. Я закашляла и стала будить спящую Ольгу. Затем
посмотрела перепуганными глазами на Димку и закричала:
— Дима, что это такое? Мне нечем дышать! Это
газ???
Это газ, — утвердительно кивнул головой Дима
и, сложив вчетверо носовой платок, положил мне его на лицо. Я стала дышать
через платок и хотела было обратно отдать его Димке, но тот категорично замахал
руками и закричал: — Не смей! Дыши сама! Дыши и живи ради нашего сына!
Мне действительно помог Димкин платок. В те
страшные дни я выжила и живу до сих пор. Многие люди пытались получить
компенсацию за то, что с ними произошло, но судиться с машиной для
перемалывания костей невозможно, да и не стоит. Я помогла семье Дмитрия;
передала его вдове деньги, довольно крупную сумму, и после этого почувствовала
себя значительно лучше. Димка был моей первой и единственной любовью, а первая
любовь всегда оставляет след в душе. Я не попала в западню прошлого, я только
лишь с ним еще раз встретилась и поняла, что время залечило раны и мое прошлое
меня отпустило.
Я до сих пор храню Димкин носовой платок,
сложенный вчетверо. Он лежит в кабинете моего бати, рядом с его любимой
трубкой.
Я выжила, и сегодня мне сорок! Небо
расцвечивают залпы салюта, гости кричат от восторга, а я… Я смотрю на человека,
который появился на этом вечере для того, чтобы меня убить. Отец сказал, что он
никогда не вернется, что он сбежал на Кипр, а он вернулся, и я вспомнила его
имя: Матвей. Все произошло очень быстро: любовавшийся красивым салютом Сашка
вдруг дернулся вперед и закрыл собой мое тело. А затем прозвучали выстрелы.
Охранники тут же унесли человека, который вопреки прогнозам моего бати все же
вернулся в мою жизнь. Я сдержала слезы и прошептала:
— Вот теперь мне действительно ничего не
угрожает.
Сашку спасли. Он долго лежал в реанимации, а
забирать его из больницы приехали мы с Левой. Сев рядом с Сашкой на краешек
кровати, я поправила свой костюм и, волнуясь, произнесла:
— Саша, а помнишь, ты предлагал мне уехать с
тобой на Украину?
— Помню.
— Ты же хотел на мне жениться, да? Ты говорил,
что скажешь своим родителям, будто Левка от тебя. Было такое?
— Было.
— Так ты мне предлагал выйти за тебя замуж или
нет?
— Предлагал.
— Я согласна.
— Что? — опешил Сашка. — Ты же сказала, что
никогда не пустишь в свое сердце мужчину.
— Сашка, я ошибалась. Как ты думаешь, можно
иногда ошибаться, когда тебе сорок?
— В сорок все только начинается! В сорок…
Ровно через неделю мы взяли двухнедельный
отпуск и поехали к Сашке на Украину. Эх, жалко, бати с нами не было. По вечерам
я играла на баяне, Сашкина родня громко пела и поила нас горилкой. Сашкиным
родственникам были неинтересны разговоры о нашей корпорации. Они тут же
подливали нам горилки и начинали спорить, где лучше хранить зимой яблоки, если
подвал затопило.
— Сашка, они не верят, что у нас есть
корпорация, — жаловалась я Александру.
— Да и нехай не верят, — смеялся Сашка и
притягивал меня к себе.
А Левка постоянно звонил в Лондон и,
присаживаясь рядом с нами на корточки, спрашивал нас о том, как мы
познакомились.
— Мам, ты Сашу как на работу взяла?
— Я?!
— Ну, ты.
— Я познакомилась с Сашей еще до того, как
твой дедушка доверил мне корпорацию…
В этой деревне и прошла наша брачная ночь.
Глядя на Сашку, я вдруг подумала: какая же я дура. Всю жизнь чего-то искала, за
чем-то гонялась и не замечала своего счастья у себя под боком. Вот он: такой
родной, такой милый, преданный и любимый…
Вернувшись в Москву, мы посадили Левку на
самолет, летящий в Лондон, и, взяв Сашкины вещи, перевезли их ко мне в дом. А
вечером я взяла баян и громко запела…
От автора
Здравствуй, мой дорогой читатель. После
непродолжительного расставания мы встретились с тобой вновь. Мне хочется
улыбнуться тебе широкой улыбкой и пожелать доброго дня. Хотя я не знаю, в какое
время суток ты взял в руки эту книгу, день это или ночь, но, как бы то ни было,
я надеюсь, что это время действительно доброе. Не знаю, как ты, но я по тебе
сильно соскучилась и приложила все усилия для того, чтобы наша встреча
состоялась как можно быстрее.
