«Оказывается, она волнуется!» — почему-то обрадовался Данилин.
— Вы понимаете, что, если о ней станет известно, моей карьере конец? Даже посадить могут. Но я решила рискнуть, потому что хочу вам помочь. И потому что мне показалось, что вы порядочный человек.
— Вы не ошиблись! — радостно подхватил Данилин. — Клянусь вам — ни сном, ни духом, ни намеком, ни полунамеком не выдам вас никогда!
Люся посмотрела на Данилина оценивающе и, кажется, удовлетворилась увиденным.
— Я верю: сознательно вы меня не выдадите, но вот проговориться можете, под стрессом. Я слышала через дверь, как вы на Бережного кричали. Не стоило этого делать, кстати, он человек крайне злопамятный. Страшный вообще человек.
— Не сомневайтесь во мне, Люся! Я умею быть благодарным, и кроме того… Кроме того, вы вообще мне очень симпатичны. Ни за что не допущу, чтобы у вас были неприятности!
— Хочется надеяться… Можно я закурю?
Данилин, который сам с огромным трудом бросил курить несколько лет назад, никому и ни за что в своей машине курить не разрешал. Но сегодня пришел черед первого исключения.
— Курите, конечно, — быстро сказал он. — Только окно приоткройте чуть-чуть.
Люся долго прикуривала, чиркала зажигалкой, смотрела на Данилина искоса, видно, решалась, нырять в омут с головой или в последний момент опомниться, остаться на берегу. Наконец заговорила:
— Вы действительно не помните Геннадия Леонова?
Ее голос действовал на него так, что он плохо воспринимал смысл сказанного.
— Что-что, простите? Я отвлекся на дорожную ситуацию…
На обледеневшей улице действительно произошло очередное дорожно-транспортное происшествие, и «Сааб» Данилина чуть не врезался в резко затормозившую «Волгу».
— Я говорю о Геннадии Леонове…
— А кто это?
— Вы действительно его не помните?
— Клянусь! Не помню — вернее, не знаю. У меня хорошая память на имена, если бы я с таким сталкивался, то обязательно бы запомнил! Я всех внештатников по именам знаю, а многих и по отчествам!
— Это не внештатник… он вообще к журналистике никакого отношения не имеет. Геннадий Леонов подозревается в убийстве. И даже не в одном. Находится во всероссийском розыске.
— Бред какой-то! — Данилин чуть-чуть рассердился. — Я-то тут при чем? Смею вас уверить, что у меня нет никаких контактов в уголовном мире.
Люся вздохнула. Помолчала. Сказала:
— Алексей Павлович, увы, тут вы ошибаетесь. Вы в прошлом году ремонт дачи делали?
— Ну да, да! Жена в основном занималась, мне не до того было. Но при чем здесь моя дача?
— Бригада рабочих у вас там трудилась целый месяц. И жили они почти все это время прямо там, на даче. Не так ли?
— Кажется… я не уверен… я половину этого времени за границей находился… Но я все равно не понимаю…
— Но вы же с ними познакомились, не так ли? И даже как-то раз шашлыки с ними вместе жарили, разве нет?
— Да, это правда. Но я все равно никак не…
— А как бригадира рабочих звали, помните?
— Бригадира? Это такой усатый, загорелый? Нахальный такой… Деньги прямо из глотки вырывал…
— Насчет нахальности сведениями не располагаю, а что усатый и смуглый, могу подтвердить.
Наступила пауза. Данилин делал вид, что полностью захвачен дорожной обстановкой, но в то же время мучительно шевелил мозгами.
— Так припоминаете, как его звали?
— Бригадира-то?
— Бригадира, бригадира…
Данилин помолчал еще совсем чуть-чуть, выдержал маленькую паузу (Татьяна бы одобрила). А потом признался:
— Кажется… Геннадием.
— Ну вот видите… А фамилия?
— Фамилию… фамилию я не то что не помню, а и не знал никогда! Жена с ними дела вела, бумаги подписывала. Мне их представила по именам. Гена, Вася, Саша, Миша. Но фамилии — нет, понятия не имею!
— Бригадира звали Геннадий Леонов, — жалобно, будто извиняясь, сказала Люся.
— Но я знать этого не ведал! — заволновался Данилин. — Христом Богом клянусь! Вот первый раз от вас услышал. И вообще вспомнить рабочих, живших на даче полтора года назад, да мне и в голову такое не пришло бы!
— Осторожнее, следите за дорогой… А то если мы с вами сейчас вместе в аварию попадем, то можем костей не собрать, во всех смыслах.
Кажется, Люсе нравилось чуть-чуть пугать Данилина, ей было лестно, что так быстро удалось сбить с него спесь, заставить уверенного в себе человека напрягаться и нервничать.
«Она, кажется, садистка немного», — пронеслось в голове у Данилина. А вслух он спросил:
— Вы-то мне верите хотя бы?
— Я-то верю… а вот другие люди могут не поверить.
— Вы Бережного имеете в виду?
— Бережный-то просто циник и гад, если называть вещи своими именами… Дело не в нем… Он-то что ему скажут, то и сделает… Во что надо верить, в то и поверит… Но вот ведь какое дело… Ведь Леонов вроде как в семью вашу был вхож.
— Что? Что за чушь, извините, Люся, но это уже вообще ни в какие ворота. Не вхож он ни в какую нашу семью, уж тут вы ошибаетесь!
— Нет, не ошибаюсь, Алексей Павлович. Я видела фотографию в деле, — Леонов выходит из подъезда вашего дома.
— Ну и что? Даже если это так? Просто идиотское совпадение. Ходил квартиру какую-нибудь ремонтировал.
— И еще там есть фотография — он сидит в вашей машине.
— В моей машине? Вот в этой?
— Нет, в той, что вы пользовались два года назад.
Два года назад это тоже был «Сааб», только предыдущей модели. И цвет был другой — кофе с молоком.
А теперь вот он перешел на черный. Но это всегда были «Саабы» — Данилин ни на чем другом не ездил. «Подумать только, какая верность», — фыркала Татьяна. Издевалась. Намекала на другие обстоятельства их жизни.
Не хочет понять, что Данилин и вообще-то человек верный. В высоком смысле слова. Ну а обстоятельства… они и есть обстоятельства! И не более того.
— Ну и что он делал, Леонов этот, в моей якобы машине?
— То же, что сейчас делаю я. Ваша жена возила его по городу. И они разговаривали, надо думать.
— Да что за ерунда! Моя жена никогда моей маши…
И тут Данилин осекся. Вдруг вспомнил, что в прошлом году был такой редкий случай. С Таниным «Фольксвагеном» что-то такое произошло, требовался долгий ремонт, какую-то там редкую запчасть заказывали в Германии, а он, Данилин, как раз на целых десять дней уезжал в командировку, и — единственный раз — отдал жене свой «Сааб» попользоваться.
