«Если только ты не найдешь», — вдруг подумал Данилин. Что-то ему в изложении Щелина не нравилось. Вроде бы все гладко и ладно. А вроде бы и посверкивает где-то в глубине некое двойное дно.
«А может, проблема во мне, может, я теперь профессиональный параноик, и ничего больше».
Какой-то внутренний голос все шептал Данилину: ехать не надо. Но он его заглушил, не дал ему широко развернуть свою параноидальную аргументацию.
— Ну все, договорились! — подвел итог Щелин. — Поезжай, Татьяна, небось, уже сердится, что тебя в субботу дома нет. Да еще если узнает, что ты уезжаешь на две недели… Может, с собой ее возьмешь?
«Прощупывает, кажется, хочет выяснить, что у меня дома творится», — подумал Данилин. А вслух сказал:
— Да нет, не поедет она, занята сейчас очень. Книжку сдает. «Влияние Шекспира на русскую драматическую традицию». Ты же помнишь, ты же сам ей с изданием помогал…
— Ах, ну да! Неужели она уже закончила? Шустра она у тебя… Ну да ладно, Володя тебя проводит.
Вот этот Володя с бычьей шеей, широченными плечами и тяжелым взглядом был границей между двумя мирами. В одном они только что разговаривали со Щелиным как равные, как товарищи и единомышленники. А в другом, в котором правил главный телохранитель Володя, Данилин в мгновение превращался в посетителя, в просителя, ну, может быть, разве что повышенной категории. Но все равно в простого смертного, покидающего обитель богов. Чтобы, может быть, никогда туда больше не вернуться. Кто ж его знает, с этими небожителями-то…
Володя был вежлив, но суров, молчалив и неприступен. Разговоров разговаривать не любил. Сказано проводить — значит, и провожаю. Все, значит, время ваше вышло и на охраняемой священной территории быть больше не имеете права.
«Тоже мне, жрец», — думал про себя Данилин, пока Володя то ли сопровождал, то ли выпроваживал его за территорию дачи.
По дороге домой Данилин опять угодил в аварию. Бывают же такие совпадения! На этот раз, правда, сильно побил машину. Хотя сам остался цел. И снова случилось нечто похожее. Только теперь не из подворотни, а из-за поворота резко выскочил автомобиль, «Волга» на этот раз. Водитель сбежал. «Волга» оказалась угнанной.
Весь вечер Данилин провел в милиции. Предложили ему и медицинскую помощь — гаишному следователю показалось, что у него сотрясение мозга. У Данилина действительно разболелась голова и слегка мутило. Но слушать советов следователя он не стал. Что-то совсем утратил он всякое доверие к людям этой профессии.
Машину отогнал, на ночь глядя, Михалычу, тот посмотрел, сказал: ремонта дней на десять. И на тысячи две баксов.
Две тысячи баксов страховка оплатит, подумал Данилин, а ближайшие десять дней я проведу в Англии. И улетел на следующее утро.
И он даже не слишком расстроился, когда обнаружил, что его шикарный кожаный портфель, Татьянин подарок к сорокалетию, куда-то исчез. Видно, стащили с заднего сиденья под шумок. Исчезло и письмо, с которого он так и не наделал копий. Жаль, конечно, красивого портфеля, и Таня, конечно, огорчится, но, по крайней мере, адрес Джули он знал уже наизусть.
В «Шереметьево» ехал на такси. Водитель был крутой профессионал. Машин по поводу холодного воскресного утра было совсем мало, и доехали они быстро и без всяких приключений. Никаких вам обезумевших «Тойот» и «Волг» без тормозов. Красота.
А ровно неделю спустя Данилин звонил в дверь небольшого викторианского домика в приморском городе Фолкстон, на улице Парк-роуд, 88. Долго не открывали, и Данилин решил, что в доме никого нет и ему придется возвращаться в Лондон ни с чем. Он уже повернулся, чтобы идти к станции, когда дверь отворилась и из-за нее выглянула начинающая седеть, но все еще красивая женщина.
— Здравствуйте, я Алексей Данилин. Я приехал к вам из…
Женщина прервала его. Прижала палец к губам — международный жест, который что-то в последнее время часто стал встречаться на данилинском пути.
Ни слова не говоря, женщина взмахнула рукой, приглашая Данилина внутрь. Он вошел. Узкий коридор со странными, желтыми стенами. В коридоре музейного вида пол, выложенный художественной, опять же, видимо, викторианской, плиткой. Наверх ведет резная деревянная лестница. Направо — гостиная в зеленых цветах, с высокими потолками, с эффектной старинной лепниной.
— Вы не туда смотрите, — сказала женщина. — На каминную доску посмотрите.
Данилин посмотрел. Между двумя цветочными вазами стоял большой фотопортрет молодого красавца средиземноморского типа с волнистыми волосами, ослепительной улыбкой и завораживающим взглядом пронзительно черных, почти цыганских глаз.
— Вот он, мой Карл, — сказала женщина. — Которого украл ваш КГБ.
Помолчала несколько секунд и добавила — Меня зовут Джули. Приятно познакомиться. Хотите чаю? Сейчас я вам все расскажу.
Часть 2. Фолкстон, Англия, 1982
1
Ночью Джули вдруг проснулась, сначала не поняла отчего. Какой-то тревожный толчок в грудь.
В последнее время тревог было много, и бессонница мучила ее часто, но обычно она просто не могла долго заснуть. Иногда до самого утра. Но чтобы вот так — взять вдруг и проснуться в самую беспросветную темень — это было что-то новое. Посмотрела на часы — четверть третьего. Вдруг подумала о Шанталь — не с ней ли что-нибудь? Вскочила, заглянула в соседнюю комнату. Девочка спала крепко, но во сне разметалась, раскрылась. Джули поправила одеяло, вернулась к себе, налила воды из бутылки. Хотела опять лечь, как вдруг снизу запел звонок. И тогда она поняла: так вот что это было — звонок в дверь! Вот что ее разбудило! Просто сознание не зафиксировало, не разобралось. Тем более что он поет, этот звонок, а не звенит. Тихо так, ласково: трень-трень-тринь! Но сейчас, глубокой черной ночью, даже это веселое треньканье звучало тревожно.
Шанталь очень нравилось, что у них такой необычный звонок. Не звенит, а наигрывает обрывок какой-то слегка мистической мелодии. Отец, естественно, привез его из каких-то своих дальних странствий. Ни у кого из знакомых такого не было. Ну и потом — все, что связано с отцом, конечно, замечательно и гениально. Как ее отучить от этого нездорового культа? Тем более теперь, когда они обе, скорее всего, его уже никогда не увидят.
Если только это не он стоит там, за дверью. Джули вдруг ощутила, как участился пульс, как приятно и одновременно неприятно — она сама не знала как — похолодело в груди и животе, как заныло сердце.
Собственно, что-то подобное она ощущала уже несколько раз — когда раздавались неурочные телефонные звонки. Или кто-то приходил незваный. И каждый раз испытывала болезненное разочарование, когда это оказывалась тетушка Фиона («Вот шла мимо, решила заглянуть, извини, что без звонка»). Или нахал коммивояжер, продававший какую-то дрянь. Или люди из секты («Вы знаете, что конец света близок? Остался один год, три месяца и четыре дня!»). Или еще что-нибудь в этом роде.
