— Как вы живете в этом зыбком мире, я вообще не понимаю, — сказала Джули.
— Сам иногда не понимаю… все же вот какой вывод сделал: я могу вляпаться в игру, в которую играть нельзя. Выбор невозможный.
— Как у Кончиса?
— Вот именно.
— Неужели тоже — убийство?
— Ну не буквально… Никто не требует, чтобы я кого-то прикладом насмерть забивал… или даже стрелял в кого-то… но если я запушу цепь событий, в результате которых… Нет, больше я ничего тебе не скажу.
— Не надо, не говори больше ни слова! Не хочу ничего знать.
— Слушал-слушал я эти притчи, а потом мне надоело, взял его и огорошил! Он долго смотрел на меня, как будто это была идиотская шутка. Потом наконец поверил. Стал вопросы задавать: почему и зачем? И как такое возможно.
— И что ты сказал?
— Я прикрылся тобой. Но ведь это же святая правда — что ты меня из дома выгнала! Я сказал: я без этой семьи жить не могу. В Россию они не поедут. Работать со мной Джули категорически отказывается. Что мне остается? Я подаю в отставку! Торжественно обещаю, что никаких секретов никому не выдам. К противнику не перейду Я не предатель. Но Второй тут же сказал: ну, дезертир. Невелика разница… Ты же на действительной военной службе состоишь. И пытаешься бросить свой боевой пост.
— Но он же прав…
— Каждый прав по-своему… Ты вообще не представляешь, что это была за дуэль… Ты не думай, я был в хорошей форме, не то что сейчас… Три с половиной часа мы друг друга гипнотизировали. Еще та драка была! А потом мне надо было удрать очень резко, чтобы он не успел ничего этакого организовать на месте.
— Ты имеешь в виду, имеешь в виду…
Джули даже заикаться начала. И омлет она, кажется, сожгла. Она уселась напротив Карла и смотрела на него не отрываясь. А по спине у нее бежали мурашки. А Карл продолжал как ни в чем не бывало:
— Потом мне надо было быстро объехать несколько своих точек, закрыть то, что необходимо было закрыть. Ведь некоторые не будут ни с кем, кроме меня, работать.
— Венемюнде, например, — не удержалась Джули.
Но Карл ее проигнорировал.
— Надо было все время идти на опережение, появляться там, где меня не ждали. И проверяться — как я никогда не проверялся. Вот и довел себя до изнеможения. Ничего — пару дней, и я восстановлюсь.
— Но я не понимаю, — сказала Джули. — Итог каков?
— Второй сказал: я доложу по инстанции. Это не мне решать. Но если хочешь знать мое личное мнение, то единственное твое спасение, если нам удастся убедить ЦК, что ты сошел с ума. Но не уверен, что у нас это получится.
— Значит, остается надеяться, что тебя оставят в покое — как сумасшедшего? Но этого не может быть!
Карл встал. Протиснулся к плите. Положил в тарелку то, что осталось от омлета. Поковырялся, отделил черные, обгоревшие края ножом. Стал есть стоя.
— Был один прецедент. Некий Александр Орлов. Он был кем-то вроде Второго в сталинские времена. Когда понял, что его собираются уничтожить, то удрал на Запад. И передал лично Сталину послание: я знаю страшные тайны, в том числе ваши личные, товарищ вождь. И если со мной что-то случится или если мою мать-старушку тронут, то эти тайны станут достоянием западной общественности. С другой стороны, если вы оставите меня в покое, я обещаю все секреты хранить и с противником не сотрудничать. Я не перебежчик. Я — отставник. С некоей особой страховкой. У нас будет общий интерес — ничего не ворошить. И вроде бы Орлову действительно дали умереть своей смертью. И мать его в России не трогали. Даже пенсию ей, кажется, платили.
— А у тебя тоже есть чем торговать — личными тайнами вождей?
— Личными не личными… Но… В общем, неважно… Я тоже нечто вроде послания направил Первому. Посмотрим… Я считаю: маленький шанс есть…
Карл доел омлет, вернее, то, что от него осталось. Потом полез в холодильник в поисках, чего бы еще можно было съесть. Тут Джули пришла в себя, оттерла его от холодильника, стала делать ему сэндвичи.
Потом погрузила все это на поднос и пошла с ним в столовую. Усадила Карла за стол. И тогда только сказала:
— Карл, откажись от этой идеи — она же действительно безумная! Свяжись с ними, сообщи, что все в порядке. Что работаешь, как работал. Ну, может быть, без этой только… без Венемюнде. Ты же ее все равно… как ты это называешь? Закрыл, вот. И амплуа тебе обещали сменить. Не будешь больше… Ромео. Будешь нормальный шпион. Резидент. Будешь очень хорошо шпионить. Еще лучше, чем раньше. А я… не знаю, как у меня получится… но я буду стараться. Буду делать вид, что ничего не знаю. И все будет о’кей.
— Нет, голубушка, не получится, — сказал Карл. — Раньше надо было такое решение принимать. Теперь — поздно. Уже все наверняка в ЦК доложено. Каждый же захочет свою задницу прикрыть, это нормально.
Дожевал бутерброд, посмотрел на Джули искоса. Сказал:
— Я совсем не хочу, чтобы ты себя казнила за это… Это не только из-за тебя с Шанталь. Тут все сошлось. Я понял, что больше не могу. Устал смертельно. Нервы не выдерживают. Да тут еще эта сомнительная операция, которой официально не существует. И от которой все открестятся, если что. И я буду крайним. Гадость вообще настоящая. Потому что я, конечно, офицер и должен выполнять приказы. Но что, если приказ существует в какой-то странной, эфемерной форме? Письменно ведь никто его не подтвердит.
— Умоляю тебя, Карл, не иди против них! Они тебя уничтожат и нас вместе с тобой! — вдруг залепетала Джули. Как будто до нее только сейчас до конца дошло. А она в самом деле только теперь по-настоящему поверила.
— Ну, я могу от вас отделиться, спрячусь где-нибудь…
— Нет-нет, вот этого я совсем не имела в виду! Я тогда жить не смогу — зная, что за тобой где-то идет охота. Да и потом — все равно они могут решить меня уничтожить… Я читала, как в войну гестапо мучило женщину, чтобы узнать, где муж прячется. Хотя она и не знала ничего. Нет, уж если погибать — то вместе. Но, может, можно не погибать?
— Есть небольшой шанс, я ж тебе говорю. Но действительно, вы — мое прикрытие, мое алиби. Якобы.
— Что значит — якобы?
— Потому что на самом деле — скорее наоборот… Это мое объяснение для самого себя. Почему я хочу остаться жить с вами и бросить свою профессию. К которой меня, между прочим, готовили всю жизнь. К которой у меня вроде как высокое призвание. Неудобно же признаться самому себе, что я хочу это все бросить просто ради тихой семейной жизни.
А в реальности все объясняется проще — я, наверно, истратил запас отпущенных мне сил и энергии. Нервы вышли из строя. И с глазами беда. И не только с ними. Мне кажется, я вот-вот начну разваливаться.
— Тебе просто нужен отдых…
— Во-во, и Второй тоже на это напирал. Предлагал пару месяцев в санатории в России. А когда я отказался, то даже был готов разрешить мне отдыхать за границей. В Египте, в Тунисе, на Мадейре. Где угодно, только не в Америке. Слово «Америка» всегда наших старцев пугает.
