«В любой момент ордер может быть подписан. Вероятно, это происходит прямо сейчас, пока мы с тобой по Ленинскому едем», — говорил Щелин.
Если же Данилин попадет в КПЗ, то неизвестно, что там с ним сделают, кого к нему в камеру подсадят и так далее. Возможности там практически безграничные. Например, драку спровоцируют, нож в руки Данилину всунут и будут потом судить за поножовщину, если номер с укрывательством убийцы Леонова все-таки не пройдет. Еще и при обыске могут подкинуть что угодно ему в карман, даже героин. Или пистолет. Ну и много еще других подобных вариантов на вооружении у правоохранительных органов и у заказчиков имеется.
Между тем и в коллективе довольно сильная оппозиция Данилину образовалась. И эти люди непременно воспользуются его арестом, чтобы из редакторского кресла выкинуть. Известное дело, общественное мнение переменчиво, как сердце красавицы. Пойдут разговоры по известной формуле: «Дыма без огня не бывает». Да еще и его запутанная личная жизнь не помогает делу, скажем прямо. Надо быть осторожнее! Все мы люди, все мы человеки, но мало того, что его жена с любовницей свои бои на глазах у редакции ведут («Ничего подобного!» — воскликнул в этом месте Данилин, но Щелин эту его реплику проигнорировал). Так еще кто-то разглядел, что он третью красотку какую-то в машине возит. «Какую еще третью? Ах, это, наверно, о Люсе речь, так это просто деловая встреча была». Щелин в ответ только хмыкнул.
Сказал после паузы: «Но ничего, все это преодолимо, если мы только не дадим тебя сейчас посадить… Лучше бы ты подальше, в Англию уехал, но для начала и Киев сойдет, уже передышка какая-то будет».
Водитель Щелина демонстрировал весь богатый опыт, приобретенный за годы работы в девятом управлении КГБ, и, включив мигалку, преодолел все пробки, ехал, если надо, даже и по встречной полосе, потом вырвался на Киевское шоссе, где стало полегче, и исхитрился доставить Данилина во Внуково вовремя.
«У тебя там есть чем заняться, — сказал напоследок Щелин, — нам эту историю твою позарез надо бы раскрутить как следует. Я на днях и сам, наверно, подскочу, хочу еще с местным телевидением договориться, чтобы мы совместный фильм по сюжету сделали. И тогда такой пиар вокруг наших очерков устроим…»
«Дело за малым, Карла найти», — бормотал Данилин. «Вот и найди. И как только найдешь, привози в Киев эту, как ее… Джуди-Джули с дочкой… Я все оплачу, так что о бюджете не беспокойся».
Вот так Данилин снова очутился в Киеве. К полному изумлению Миши Филатова. И отчасти своему собственному.
Настроение при этом у Данилина было препаршивое. Жизнь как-то быстро теряла смысл. Миша немедленно что-то почувствовал — вообще, понял Данилин, вся эта Мишина демонстративная простота, эдакая стилизация под народность языка, все эти «Палычи» и «дружбаны», скрывали натуру и сложную, и достаточно тонкую. Мгновенно просек перемену в данилинском настроении. И потащил его пить кофе с коньяком.
Вернее, в Мишином случае надо было, видимо, говорить наоборот — коньяк с кофе. Данилин привез ему в подарок из Москвы обещанный «Шампань-Деламейн», призывал оставить для какого-нибудь «случая». Но вот теперь Миша объявил, что «не терпится попробовать», и не одному же пить, уж составь, Палыч, компанию!
И вот они сидели в гостиничном номере и «пробовали» — не успели опомниться, как бутылка уже была наполовину пуста.
Миша принадлежал к тому типу людей, которыми Данилин не уставал восхищаться — к тем, кто мог употребить практически неограниченное количество спиртного без какого-либо видимого эффекта. Правда, без ответа оставался вот какой вопрос: если пить, не пьянея, то зачем?
Впрочем, в тот день и Данилин временно попал в ту же категорию. Выпил в несколько раз больше своей обычной нормы, но почти ничего не почувствовал. Догадывался, что это последствия пережитого в Москве, по дороге во Внуково, тихого шока. И напавшего на него после этого депрессивного состояния.
Миша тактично не задавал вопросов о его причинах, но старался как мог его развеять. Своими шуточками и прибаутками. А также вопросами об Англии и о Джули.
— Что же она в полицию свою английскую не пошла? — спрашивал Миша. — Сообщила бы о киднеппинге. Можно еще было теоретически перекрыть все выезды из страны.
— Она думала об этом варианте, — сказал Данилин. — Но отвергла его. Говорит: попыталась представить себе, что посоветовал бы Карл. И вот ей показалось: он категорически не одобрил бы. Шансов перехватить похитителей было немного, а последствия обращения в правоохранительные органы для Джули и Шанталь могли быть катастрофическими. И хилая, теоретическая вероятность, что им когда-нибудь, через сто лет, удалось бы воссоединиться, тоже была бы, наверно, сведена к полному нулю. Но что ей пришлось наплести тетке, чтобы та в полицию не побежала, вот это вопрос. Джули не захотела мне рассказывать. Сказала только, что это было очень трудно.
— Хороший коньяк, — сказал Миша, помолчав, — но есть все-таки какой-то оттенок… резковато-холодноватый, что ли… а может, просто привыкнуть надо… мне сначала «Хеннесси» тоже не очень нравился, а потом распробовал… Ну, хорошо. Значит, Джули в полицию обращаться не стала. А с обратной стороны — английская контрразведка не проявляла к ней интереса?
— Официально — нет. Но в какой-то момент стал вертеться вокруг нее непонятно откуда взявшийся джентльмен с очень вкрадчивыми манерами. Якобы поклонник. Но в городе его никто не знал. Задавал очень странные вопросы, а потом исчез бесследно. Несколько раз, как ей казалось, в дом кто-то проникал, что-то искал…
— Ну, это и наши могли быть… Им же почистить надо было. Убедиться, что никаких следов не осталось.
— Джули жила на нервах долго, ей все казалось, что и с ней самой что-то должно случиться нехорошее…
— И что, больше замуж не вышла?
— Нет. Зато стала писать письма. Андропову, Черненко, Горбачеву, Ельцину. Всю нашу историю отслеживала, экспертом-русистом стала. Как увидит на телеэкране очередного лидера, так сразу к пишущей машинке — слезное письмо писать. Умолять хотя бы сообщить ей о судьбе Карла. Никто ей, разумеется, не отвечал. Пыталась встречаться с представителями советского посольства, но те бегали от нее как от сумасшедшей. Однажды, говорит, дала слабину, написала: согласна эмигрировать в Союз с дочкой, если можно будет с Карлом воссоединиться. Это от отчаяния уже. Но на это тоже никакого ответа не последовало.
— Раньше надо было такое решение принимать…
— Не берусь судить, надо было или нет… Писала: если его нет в живых, разрешите хоть могилу посетить… Она вообще склонялась к мысли, что его расстреляли… А потом меня по ящику увидала. Как я в интервью Би-би-си расхваливаю новую свободу прессы в России. Ну и решила написать мне, адрес узнала. Так все и завязалось. Не знаю, правда, чем теперь кончится…
— Не журись, Палыч, все будет тип-топ. Я тебе обещаю! Найдем мы Джулиного Карла. И такой очерчище забабахаем… Чертям тошно станет!
— А черти — это кто?
— А все, кто против нас! — заразительно хохотал Миша, и глаза его сужались в хитрые и смешные щелки, а усы топорщились. Он становился похож на забавного и обаятельного зверька. Все-таки какое-то действие коньяк оказывал.
