— Это, наверное, была самая большая глупость, на какую только согласился Алек Бристоу, — сказал Лэндри. — Иветта уже показала, какая из нее мать; неужели в период тяжелейшей скорби она смогла бы себя переделать? Конечно, она всегда хотела малютку-девочку, чтобы наряжать ее в розовое, и Алек решил осчастливить жену. Он потакал всем прихотям Иветты. Потерял голову, когда она зашла в его машинописное бюро; сам он из низов. А Иветту всегда тянуло к простолюдинам.
Страйк пока не понимал, какова истинная причина такой злости.
— У вас неважные отношения с сестрой, мистер Лэндри? — спросил он.
— Мы с ней прекрасно ладим; дело лишь в том, что я не закрываю глаза на ее сущность, мистер Страйк, и вижу, что она — виновница всех своих бед.
— После смерти Чарли им беспрепятственно разрешили очередное усыновление?
— Не будь Алек мультимиллионером, препятствий, думаю, было бы немало, — фыркнул Лэндри. — Мне известно, что органы опеки были обеспокоены нервно-психическим состоянием Иветты, да и возраст супругов был далеко не юным. Жаль, что их заявление не отклонили. Но Алек был чрезвычайно изворотлив, да к тому же у него остались разные сомнительные связи еще с той поры, когда он подвизался лоточником. Но даже он, с его возможностями, не смог заполучить белого ребенка. Привел в семью неизвестно кого и доверил заботам депрессивной истерички, начисто лишенной здравого смысла. Меня не удивляет, что это закончилось катастрофой. Лула росла неуравновешенной, как Джон, и неуправляемой, как Чарли, а Иветта не умела ее приструнить.
Строча в блокноте под взглядом Лэндри, Страйк размышлял: не потому ли Бристоу так переживает из-за негритянских корней Лулы, что глубоко верит в генетическую предопределенность? Вне сомнения, Бристоу с малых лет был посвящен в дядюшкины взгляды; дети впитывают убеждения взрослых на каком-то глубинном, первобытном уровне. Он, Страйк, нутром чуял, когда никто еще не заговаривал об этом в его присутствии, что их мать не такая, как у других, что есть в ней (если верить неписаному кодексу, который связывал всех окружавших его взрослых) нечто позорное.
— Насколько я знаю, вы виделись с Лулой в день ее гибели? — спросил Страйк.
Ресницы Лэндри были такими светлыми, что казались седыми.
— Прошу прощения?
— Угу… — Страйк демонстративно полистал блокнот и уставился на совершенно чистую страницу. — Вы встретились в доме вашей сестры, так ведь? Когда Лула заехала проведать леди Бристоу, верно?
— Кто вам это сказал? Джон?
— Это есть в деле. Разве здесь какая-то нестыковка?
— Нет, все так, просто я не понимаю, какое это имеет отношение к нашему разговору.
— Извините, но, когда вы сказали, что ожидали моего звонка, я подумал, что вам несложно будет ответить на пару вопросов.
У Лэндри был такой вид, словно его внезапно приперли к стенке.
— Мне нечего добавить к тому, что я сообщил следствию, — в конце концов сказал он.
— А именно, — уточнил Страйк, полистав блокнот и остановившись на другой чистой странице, — что в то утро вы навестили сестру, повидались у нее с племянницей, а потом поехали в Оксфорд на конференцию по международным вопросам семейного права?
Лэндри опять пожевал.
— Правильно, — сказал он.
— В котором примерно часу вы зашли к сестре?
— Часов в десять, — после короткой паузы ответил Лэндри.
— И как долго у нее пробыли?
— Наверное, с полчаса. Возможно, дольше. Уже не помню.
— И прямиком направились в Оксфорд, на конференцию?
Через плечо Лэндри Страйк заметил запыхавшегося, растрепанного Джона Бристоу, который о чем-то спрашивал официантку. В руке у него был прямоугольный кожаный чехол. Еще не отдышавшись, Бристоу огляделся и, как показалось Страйку, с испугом скользнул глазами по затылку Лэндри.
6
— Джон! — окликнул Страйк своего клиента.
— Привет, Корморан.
Лэндри даже не посмотрел на племянника; взяв нож и вилку, он только теперь отведал поданный ему террин. Страйк подвинулся, чтобы Бристоу сел напротив дядюшки.
— Ты поговорил с Ройбеном? — ледяным тоном осведомился Лэндри, прожевав террин.
— Да. Пообещал, что заеду ближе к вечеру, чтобы при нем сверить все депозиты и счета.
— Мы с вашим дядей, Джон, беседовали про утро того дня, когда погибла Лула. Остановились на том, в какое время он заходил к вашей маме, — сказал Страйк.
Бристоу покосился на Лэндри.
— Меня интересует все, что там говорилось и делалось, — продолжал Страйк, — так как по утверждению шофера, который увозил оттуда Лулу, она была чем-то расстроена.
— Еще бы не расстроена! — вспылил Лэндри. — У ее матери рак.
— Но операция прошла успешно, разве нет?
— Иветте только что сделали гистерэктомию. У нее начались боли. Не удивляюсь, что Лула расстроилась, увидев мать в таком состоянии.
— Вы разговаривали с Лулой?
Секундное замешательство.
— Перекинулись парой слов, не более.
— А между собой вы разговаривали?
Бристоу и Лэндри отводили глаза. Последовала более затяжная пауза, которую нарушил Бристоу:
— Я работал в кабинете. Слышал, как приехал Тони и как он разговаривал с мамой и Лулой.
— Вы не заглянули поздороваться с племянником? — Страйк переключился на Лэндри.
Тот просверлил его колючим взглядом блеклых глаз, обрамленных бесцветными ресницами.
— Заметьте, никто не обязан отвечать на ваши вопросы, мистер Страйк, — произнес Лэндри.
— Разумеется, — согласился Страйк, сделав мелкую, неразборчивую пометку в блокноте.
Бристоу не сводил глаз с дяди. Лэндри, видимо, передумал:
— Сквозь открытую дверь кабинета я увидел, что Джон работает, и не стал ему мешать. Немного посидел с Иветтой, но она принимала анальгетики и была в сумеречном состоянии, поэтому я ушел вместе с Лулой. Я знал, — добавил Лэндри, пряча злобу, — что она не хочет видеть никого, кроме Лулы.
— Судя по распечатке телефонных звонков Лулы, она после ухода от леди Бристоу неоднократно набирала номер вашего мобильного, мистер Лэндри.
Лэндри вспыхнул.
— Вы ей ответили?
— Нет. Мой телефон был переключен на беззвучный режим; я торопился на конференцию.
— Но вибрация-то никуда не делась, правда?
Страйк не знал, сколько еще сможет испытывать терпение Лэндри. Адвокат, похоже, в любой момент мог встать и уйти.
— Я посмотрел, увидел номер Лулы и решил, что у нее ничего срочного, — после паузы ответил он.
