— Нет, — твердо ответила Робин. — Просто я тоже собираюсь выпить пива, вы не возражаете?
Она оставила его присматривать за брошенной на высокий табурет сумочкой. Страйк тупо глядел на хорошо знакомую коричневую, слегка потертую кожу. Обычно секретарша вешала эту сумочку на крючок для пальто в приемной. Страйк дружески улыбнулся коричневому клапану и выпил за его здоровье.
Когда Робин подошла к стойке, молодой стеснительный бармен сказал ей:
— Мне кажется, ему достаточно.
— Я тут ни при чем, — ответила Робин.
В поисках Страйка она успела зайти в ближайший паб «Смелый лис», потом в «Молли Моггс», во «Вкус жизни» и в «Кембридж». В ее планах «Тотнем» стоял последним пунктом.
— Штотакое? — спросил Страйк, когда она вернулась за стол.
— Ничего особенного, — сказала Робин, перед которой стояло полпинты лагера. — Просто хотела убедиться, что у вас все хорошо.
— Все путем, — подтвердил Страйк и сделал над собой усилие. — У меня все путем.
— Вот и хорошо.
— Пью за помол… за помолвку моей невесты, — объяснил Страйк, нетвердой рукой поднимая одиннадцатую пинту. — Ненадобыло ей от него уходить. Не надо было, — отчетливо и громко повторил он, — уходить. Досто… достопочтен… Джейго Росс. Известный говнюк.
Он буквально выкрикнул последнее слово. В пабе прибавилось посетителей; похоже, это услышали все. На Страйка и до этого бросали косые взгляды. Его комплекция, тяжелый взгляд и воинственное выражение лица создавали вокруг него небольшую запретную зону; со стороны она выглядела втрое шире — те из посетителей, кому приспичило отлить, старательно обходили его стол.
— Давайте прогуляемся, а? — предложила Робин. — Перекусим где-нибудь?
— Знаешь что? — Он наклонился, поставил локти на стол и едва не сшиб свою пинту. — Знаешь что, Робин?
— Что? — спросила она, отодвигая свой стакан.
Ее вдруг разобрал неудержимый хохот. Теперь почти все в открытую наблюдали за этой странной парочкой.
— Хорошая ты девчонка, — сказал Страйк. — Да. Ты — человек. Я заметил. — Он серьезно покивал. — Да. Я заметил.
— Спасибо, — выдавила Робин, с трудом сдерживая смех.
Он отодвинулся от стола и, закрыв глаза, проговорил:
— Извиняюсь. Перебрал.
— Вижу.
— Я теперь нечасто.
— Знаю.
— На пустой желудок.
— Так пошли куда-нибудь, поедим?
— Хорошо бы. — Он так и сидел с закрытыми глазами. — Она мне сказала, что ждет ребенка.
— Ох, — сочувственно протянула Робин.
— Угу. Так и сказала. А потом раз — и нету ребенка. Сама сказала. Только это не от меня. По числам не сходится.
Робин промолчала. Ей не хотелось, чтобы он потом вспоминал свои откровения. Страйк открыл глаза:
— Ушла от него ко мне, а теперь от него… нет… от меня к нему.
— Как плохо.
— …ушла от меня к нему. Не горюй. Добрая ты душа.
Он зажал в зубах вытащенную из пачки сигарету.
— Здесь не курят, — мягко напомнила Робин, но бармен, который, видимо, только и ждал удобного случая, уже заспешил к ним.
— Курить, пожалуйста, на улицу, — во всеуслышание сказал паренек, обращаясь к Страйку.
Страйк вперился в него мутным, удивленным взглядом.
— Все в порядке, — вмешалась Робин и подхватила сумочку. — Пошли, Корморан.
Огромный, всклокоченный, нетвердо стоящий на ногах, Страйк еле-еле выбирался из-за стола и уничтожал взглядом бармена, который счел за лучшее — Робин очень хорошо его понимала — сделать несколько шагов назад.
— А вот орать не надо, — обратился к нему Страйк. — Не надо. На меня. Орать. Ты нарываешься.
— Ладно, все, Корморан, идем. — Пропуская его, Робин отступила в сторону.
— Нет, не все, Робин, — воспротивился Страйк, подняв ручищу. — Нет, постой.
— О господи! — вырвалось у нее.
— Боксом занимался? — спросил Страйк у перепуганного бармена.
— Корморан, идем.
— А я занимался. В армии, сынок.
У стойки бара какой-то остряк пробормотал:
— Я бы тебя положил.
— Идем, Корморан, — взмолилась Робин и потянула его за рукав; к ее изумлению, он безропотно поплелся следом.
Ей вспомнились мощные тяжеловозы клайдесдальской породы, которых она примерно так же водила на ферме у дяди.
На улице Страйк привалился к витрине паба, безуспешно пытаясь закурить все ту же сигарету; в конце концов Робин не выдержала и щелкнула взятой у него зажигалкой.
— Надо поесть, — убеждала она, пока ее босс курил, стоя с закрытыми глазами и покачиваясь; Робин боялась, как бы он не упал. — Для протрезвления.
— И так хорошо, — пробормотал Страйк.
Его сильно качнуло, и он засеменил вбок, чтобы не упасть.
— Пошли. — Робин повела его к деревянным мосткам, переброшенным через раскопанную мостовую, которую до утра покинули и грохочущая техника, и бригада рабочих.
— Робин, а ты знала, что я был боксером? — спросил он.
— Нет, этого я не знала.
Она собиралась отвести его в офис и там накормить, но он потоптался у арабской закусочной на подходе к Денмарк-стрит и нырнул в дверь, прежде чем Робин успела его остановить. Заказав по кебабу, они устроились за единственным выносным столиком на тротуаре. Страйк рассказывал, как занимался боксом, когда служил в армии, и время от времени делал отступления, чтобы напомнить Робин, какой она замечательный человек. Она сумела ему внушить, что об этом необязательно кричать на всю улицу. Количество выпитого давало о себе знать, и еда, похоже, проваливалась в Страйка как в бездонную бочку. В какой-то момент Страйк отошел в туалет и отсутствовал так долго, что Робин уже начала беспокоиться, что он там вырубился.
Она посмотрела на часы: десять минут восьмого. Позвонила Мэтью и сказала, что на работе возникли неотложные дела. Это его не обрадовало.
Страйк, выписывая кренделя, двинулся к выносному столику на тротуаре и по пути ударился о дверной косяк. Надежно прислонившись к витрине, он попытался зажечь очередную сигарету.
— Робин, — позвал он, глядя на нее сверху вниз, когда понял тщетность этих стараний. — Робин, тебе извессно, что такое кайрос? — Страйк икнул. — Кайрос.
— Кайрос? — переспросила она, понадеявшись, что за этим не кроется какая-нибудь непростительная сальность, тем более что хозяин закусочной прислушивался к их разговору и широко ухмылялся. — Нет, не знаю. Можем возвращаться в офис?
— Не знаешь, что это такое? — Он сверлил ее глазами.
