— Она оставляла тебе голосовые сообщения?
— Да, пару штук наговорила. «Эван, перезвони, пожалуйста. Дело срочное. Это не телефонный разговор». Когда ей нужно было вызнать, чем я занимаюсь, это всегда было чертовски срочно. И ведь понимала, что нарывается. Опасалась, как бы я не высвистал к себе Элли, — знала, что мы с ней перепихнулись.
— Она сказала, что дело срочное и что это не телефонный разговор?
— Ну, это только для того, чтобы я тут же кинулся ей звонить. Уловка такая. Она иногда дико ревновала. И умела интриговать.
— У тебя есть какие-нибудь мысли, почему она в тот день неоднократно звонила не только тебе, но и своему дяде?
— Какому еще дяде?
— Тони Лэндри. Он тоже адвокат.
— А, этому? С чего бы она стала ему названивать? Да она его ненавидела сильней, чем братца своего.
— Она звонила ему неоднократно, причем в то же время, что и тебе. И оставляла примерно такие же сообщения.
Уставившись на Страйка, Даффилд поскреб грязными ногтями небритый подбородок.
— Откуда я знаю, что это за фигня? Может, в связи с мамашей? «Престарелая леди Б. нуждается в госпитализации» или что-нибудь в этом духе.
— Ты не допускаешь, что утром могло произойти какое-то событие, важное, с ее точки зрения, для вас обоих и для ее дяди?
— Нет такой темы, которая была бы важной для меня и одновременно для этого хлыща, — процедил Даффилд. — Видел я его. Для него одно важно: курс акций и всякая такая хрень.
— Возможно, с его стороны было нечто личное?
— Тогда она тем более не стала бы звонить этому козлу. Они друг друга на дух не выносили.
— Почему ты так считаешь?
— Она относилась к нему точно так же, как я — к своему паразиту-папаше. Оба считали, что мы дерьма не стоим.
— Она когда-нибудь заводила об этом разговор?
— Еще бы! Он талдычил, что ее проблемы с психикой — это распущенность, способ обратить на себя внимание. Выпендреж. Непосильное бремя для ее матери. Когда Лу стала деньги зашибать, он по-другому запел, но она ничего не забыла.
— А когда Лула приехала в «Узи», она не сказала, по какому поводу звонила?
— Нет, — ответил Даффилд, закуривая очередную сигарету. — Она взъелась с первой минуты, потому что увидела Элли. Недовольна была, видишь ли. Накрутила себя.
В первый раз он обратился за поддержкой к Сиаре. Та печально кивнула.
— Со мной даже разговаривать не захотела, подтверди, — сказал Даффилд. — Она только с тобой общалась, так?
— Да-да, — согласилась Сиара. — Но она мне ни слова не сказала, что типа расстроена.
— Несколько человек мне говорили, что ее телефон прослушивался… — начал Страйк, но Даффилд его перебил:
— Это точно: была прослушка голосовых сообщений, причем не одну неделю. Они всякий раз были в курсе, где у нас назначена встреча и так далее. Когда мы поняли, что творится, сразу поменяли сим-карты и после этого стали очень осторожны.
— Значит, ты бы не удивился, услышав от Лулы про какую-нибудь неприятность, которую она не хотела бы обсуждать по телефону?
— Наверное. Но если бы это и в самом деле было дико важно, она бы в клубе мне сказала.
— Но она не сказала?
— Говорю же, она вообще от меня весь вечер нос воротила. — На точеной скуле Даффилда задергался мускул. — Постоянно на телефон поглядывала — время проверяла. Хотела меня довести. Показывала, как ей не терпится вернуться домой и встретиться с этим подонком, с Диби Макком. Дождалась, чтобы Элли в туалет вышла, подваливает ко мне и говорит: забери, мол, свой браслет — тот самый, что я ей на нашем обручении подарил. И швырнула передо мной на стол — у всех на виду. Ну, взял я его и говорю: «Есть желающие? Тут лишняя вещица образовалась». Тогда-то Лу и умотала.
Он рассказывал так, будто Лула не умерла три месяца назад, а поссорилась с ним буквально вчера и, вероятно, скоро придет мириться.
— Но ты пытался ее удержать, верно?
Глаза Даффилда сузились.
— Удержать?
— Свидетели говорят, ты хватал ее за руки.
— Разве? Не помню такого.
— Она вырвалась и убежала, а ты остался, так?
— Я выждал минут десять, чтобы она не думала, будто я при всех за ней побегу, а потом сел в машину и велел шоферу ехать на Кентигерн-Гарденз.
— И был при этом в маске волка, — подсказал Страйк.
— Да, чтобы не светиться в расстроенных чувствах или в злобе перед этими ублюдками. — Он кивнул в сторону окна. — Они рвут и мечут, когда я лицо закрываю — не даю им на себе нажиться. Один даже попытался маску с меня сорвать, но не на того напал. Сел я в машину и позволил им через заднее стекло сфотографировать, как волк показывает им фак. Доехал до угла Кентигерн-Гарденз, а там толпы этих папарацци. Я прикинул, что она уже должна быть у себя в квартире.
— Ты знал код входной двери?
— Да, один-девять-шесть-шесть. Но я был уверен, что она приказала охране меня не впускать. А кому охота пробиваться через эту толпу, чтобы тут же получить отлуп? Набрал ее номер из машины — ответа нет. Вот я и подумал, что она спустилась вниз — этого Диби-Дебила у порога встретить. Ладно, думаю, пойду тогда здоровье поправлю.
Загасив сигарету о выпавшую из колоды игральную карту, он опять принялся искать курево. Страйк, заинтересованный в непрерывном течении беседы, протянул ему свои сигареты.
— Ой, спасибо. Ну, спасибо. Да. Так вот, шофер меня высадил, где ему было сказано, и я пошел к своему знакомому, который впоследствии описал это «в связи с волеизъявлением полиции», как мог бы выразиться наш дядюшка Тони. Затем я побродил по городу, что доказывают камеры видеонаблюдения, в часу, наверное… в третьем?.. в четвертом?..
— В полпятого, — подсказала Сиара.
— Да, нагрянул к Сиаре.
Попыхивая сигаретой, Даффилд некоторое время наблюдал за огоньком, а после радостно сказал:
— Стало быть, задницу я себе прикрыл, да?
Страйку не понравился такой душевный подъем.
— А когда ты узнал, что Лула погибла?
Даффилд опять прижал колени к груди.
— Сиара меня растолкала и сообщила. Я прямо не мог… ну, это… черт… — Он сцепил руки на затылке. — Черт… не мог поверить. Просто не мог поверить.
Наблюдая за ним, Страйк понял, что Даффилд впервые осознал безвозвратную потерю девушки, о которой только что говорил небрежным тоном и которую, по собственному признанию, провоцировал, мучил, любил: она разбилась о заснеженный асфальт и навсегда ушла из его жизни. На миг лицо Даффилда, воздетое к белому потолку, приняло карикатурное выражение, похожее на улыбку до ушей, но это была гримаса боли и подступивших слез. Он опустил руки на колени и спрятал лицо.
