Последней в череде находок стала записка, скомканная, запылившаяся, но все еще читабельная.
«Плати, а не то пожалеешь».
Почерк был женским.
На другой стороне листа размашисто было выведено: «Тварь!»
Выходит, Кару шантажировали?
Шантажировали, а потом убили… нелогично. Зачем убивать того, кто платит деньги. Тогда… Кара убежала, скрываясь от шантажиста? И если так, она что, вернется?
К Лехе. К дому. К красной машине. На законное свое место, по недоразумению Алиной занятое. И представив, как однажды дверь открывается, впуская роскошную даму – воображение пририсовало к образу шляпку и шелка, – Алине стало дурно.
Это несправедливо!
Обида, совершенно иррациональная – Алина ведь с самого начала знала, что играет чужую роль, – подтолкнула действовать. И к бабушке Алина доехала без приключений. К счастью, та была дома.
– Знаешь, дорогая, – сказала бабушка вместо приветствия, – по-моему, твоего супруга окружают совершенно неподходящие люди. Нет, я не сноб…
…ну да, только человек, уверенный, что происхождение и кровь играют решающее значение в формировании личности…
– …но то, что мне довелось вчера увидеть, заставляет задуматься о целесообразности такого союза.
От бабушки пахло «Красной Москвой», но… Алина принюхалась. Конечно, этот аромат был другим. На самую малость. На волос всего, но другим.
– Бабушка, Леша – хороший.
– Не сомневаюсь. Но в людях совершенно не разбирается… чего только стоит та вульгарная девица, которую ни в один приличный дом не пустили бы.
Это Александра?
– …и я рада, что ты вела себя достойно, игнорируя ее поползновения…
– Ба, хватит?
Поползновения… змеиное слово. И Александра походила на змею, гибкую и опасную. Она липла и липла к Лехе, делая это с какой-то непередаваемой наглостью, от которой Алина терялась.
– Постарайся донести до своего супруга, что проблему добрачных связей следует решать до создания брака, – бабушка соизволила отправиться на кухню, которая, в отличие от остальной квартиры, была совершенно обыкновенна. И всякий раз Алина удивлялась, как это бабуля еще кухню не переделала.
Лиловые занавески. Кактусы на окне. И белые фасады с серебряной искрой. Плитка «под мрамор». Угловой диван яркого зеленого цвета. Белый монстр-холодильник, занимавший едва ли не четверть пространства. Магнитики, кружечки, совершенно вульгарные вязаные салфетки и даже гипсовая кошка с оббитым ухом.
Здесь, пожалуй, было уютно.
– Ба, не занудствуй. Все нормально…
…и брак этот не продлится долго. Месяц или даже меньше, если вычеркнуть сегодняшний день.
– …скажи, ты когда-нибудь слышала про Карину Алексеевскую?
Слышала. По выражению лица, которое посторонний человек счел бы равнодушным, ясно, что слышала. И знакомство это было не из приятных. Алина слишком давно знала бабушку и теперь умела читать правду по рисунку морщин вокруг губ, по самим губам, чьи контуры становились тоньше, острее. По легкому наклону головы и нервной жилке на шее.
– Зачем тебе эта особа?
– Ну… – опять вранье. И когда оно закончится?
А ведь Алину учили говорить правду.
– …мне говорили, что я на нее похожа.
– Кто?
– Леша…
Алина взяла пластиковую лейку, расписанную стилизованными тюльпанами. Лейку бабушке подарили вместе с толстым кактусом, который был покрыт не иголками, но густым беловатым войлоком.
Бабушка вечно забывала его поливать. И войлок седел от нелегкой жизни.
– Он был знаком с ней?
– Ну… встречался…
…и собирался жениться. Машину вот купил, а невесту шантажировали. И она сбежала. Или не от шантажиста, но с неведомым любовником.
– И что конкретно он сказал? – бабушка достала из нагрудного кармана очки.
– Вообще-то повторять такое не принято… похоже, она была не самым лучшим человеком.
Хотя судить о людях заочно – признак дурного тона.
А бабушка выдохнула, как показалось, с облегчением. Неужели согласна? Нет, ба, конечно, существо строгое, и незнакомые с нею люди пугаются даже этой ее строгости, но в целом она – замечательный добрый человек, который никогда не скажет дурного о ближнем.
Тут вдруг и согласна.
– Выбрось из головы это сходство, – она отобрала у Алины лейку и по второму кругу полила кактусы. Интересно будет, если они расцветут от такой заботы.
– Ба…
– Ну вот не понимаю я, что тебе за дело до… – бабушка вдруг остановилась. – Ревнуешь, что ли? То есть он эту девицу прежде знал?
И врать не надо. Алина поняла, что действительно ревнует, хотя если подумать, то ревность эта совершенно безосновательна.
– Ох ты, ребенок луковый… когда ж уже повзрослеешь?
Похоже, что никогда.
Карина Алексеевская явилась к бабушке на дом без предварительной договоренности, приглашения в половине двенадцатого ночи. И бабушка не открыла бы дверь, если бы не настойчивость – незваная гостья терзала дверной звонок минут десять.
И Елизавета Александровна сдалась.
– Чем могу помочь? – спросила она тоном, который должен был бы показать посетительнице всю неуместность ее визита. Эффект несколько портил внешний вид, сугубо домашний – халат и банное полотенце, которое Елизавета Александровна навертела поверх пакета с краской. Тапочки тоже были сугубо легкомысленного вида – с помпонами.
– Можете, – девица протянула бутылку коньяка. – Давайте-ка поговорим.
Позже Елизавета Александровна гадала, почему вообще пустила нахалку в квартиру, списывая все то на собственную растерянность, то на наглость посетительницы, то на ее сходство с Алиной. Последнее бросилось в глаза уже в прихожей, и Елизавета Александровна не сумела сдержать любопытство.
– Простите, как ваша фамилия?
– Алексеевская, – представилась девица, беспардонно разглядывая хозяйку квартиры. – Карина. Ваша вторая внучка…
И тут Елизавете Александровне стало по-настоящему худо.
Нет, она безоговорочно доверяла своему сыну, да и невестке тоже… порядочные люди, которые ни за что не бросили бы ребенка… даже нет, не допустили бы появления его на стороне.
Невозможно…
– Что, бабуля, не рада встрече? Или не узнаешь?
Карина повернулась влево и вправо, позволяя разглядеть себя.
Сходство с Алиной было невообразимым.
– Могу и документик показать. Свидетельство о рождении сойдет?
Свидетельство было выписано на имя Алексеевской Карины Павловны, появившейся на свет в тот же день, месяц и год, что и Алина. И выписанное в том же загсе…
