По указу короля Георга III при всех полицейских постах были устроены склады одеял, чтобы укутывать ограбленных и в таком виде доставлять их домой, после чего одеяло относилось обратно на пост.
Мало-помалу шум в городе затих и, когда часы на Тауэре пробили восемь, на улицах остались одни голодные собаки, да изредка проходил патруль, совершавший свои обходы с такой аккуратностью, что ночные грабители могли с полной безопасностью обделывать свои делишки в одном участке, пока патруль находился в другом. Таким образом, все были довольны, исключая ограбленных обывателей, являвшихся голыми на полицейские посты с просьбой прикрыть наготу одеяльцем.
Та часть Лондона, которая называется Сити, в конце прошлого века пользовалась особенно дурной репутацией. Ночью туда положительно нельзя было показаться без того, чтобы безрассудного смельчака не ограбили дочиста и не избили, так как тамошние ночные джентльмены были особенно азартны вследствие того, что Сити еще со времен короля Этельреда пользовался привилегией держать всю ночь открытыми кабаки и трактиры. Добряк Этельред выдал эту привилегию с той целью, чтобы «несчастнее обыватели, преследуемые жуликами, могли находить себе убежище во всякое время», но в конце концов эти кабаки и трактиры превратились в самые гнусные и опасные притоны.
В самом центре Сити, на улице Ред-стрит, что в переводе значит Красная улица, стоял один из таких притонов, называвшийся таверной «Висельник». Это и был излюбленный притон «Грабителей морей», одна из шаек которых постоянно оставалась на дежурстве в Лондоне, чтобы доносить заправилам преступной ассоциации о всякой наклевывающейся там добыче.
Эта шайка, само собой разумеется, не теряла на суше времени даром и грабила частные дома, магазины, лавки, после всякого преступления скрываясь на каком-нибудь из своих кораблей, где, конечно, пропадал всякий след грабителей и где их уже совершенно нельзя было найти.
В описываемый вечер в таверне, вопреки обыкновению, было очень мало народа. Лишь в глубине скудно освещенной залы, в темном уголке, сидели за столом два человека, выбравшие, должно быть, нарочно такое место, чтобы быть подальше от света. Один из них был мужчина богатырского роста и сложения, невольно поражавший своими громадными формами всякого при первом же взгляде. Богатырь, очевидно, знал, в каком притоне сидит он со своим другом, но знал он также свою силу, и потому не мудрено, если держал себя спокойно и самоуверенно. Его товарищ тоже не обнаруживал ни малейшей робости.
Собеседники пили белое шотландское пиво, наливая его в стаканы прямо из крепкого дубового бочонка, который они велели поставить перед собой тут же на столе. Богатырь всякий раз выпивал весь стакан залпом.
Мистер Боб, хозяин таверны, был далеко не так беззаботно спокоен, как два его случайных посетителя. Зная причину, почему «Грабители» в этот вечер запоздали прийти в таверну, он знал также, что в десять часов эти почтенные джентльмены ворвутся сюда и станут требовать, чтобы все те, кто не принадлежит к их шайке, немедленно удалились. Принимая во внимание богатырскую фигуру одного из посетителей, мистер Боб имел все основания предполагать, что требование «Грабителей» будет исполнено далеко не беспрекословно, и бормотал сквозь зубы:
— Ну, дружище Боб, у тебя непременно выйдет неприятность, если ты не примешь заранее мер, чтобы предотвратить ее.
Несчастный владелец таверны смущенно похаживал около двух посетителей, которые продолжали спокойно беседовать на каком-то иностранном языке, не обращая ровно никакого внимания на хозяина.
Между тем нужно же было принять какие-нибудь меры, иначе «Грабители» вышвырнут без дальних разговоров обоих посетителей за дверь.
Мистер Боб подходил к столу все ближе и ближе, описывая все более и более тесные круги и беспрестанно покашливая, но посетители продолжали делать вид, что не замечают его. Он всячески подбадривал себя, даже пристукивал ногой по паркету, но все еще не решался заговорить.
Положение его было в сущности пренеприятное. Ведь как бы вежливо и дипломатично ни составил он фразы, все-таки смысл ее мог быть только один: «Заплатите, господа, за то, что вы скушали и выпили, и уходите подобру-поздорову».
Несколько раз он пробовал начать:
— Гм!.. Кхе, кхе!.. Почтенные джентльмены!.. Кхе, кхе!..
Но «почтенные джентльмены» по-прежнему делали вид, что не слышат, и все красноречие мистера Боба разом пропадало. Он был вообще человек крайне трусливый, и при малейшем затруднении душа у него уходила в пятки. Чтобы себя подбодрить, он выпивал в таких случаях стаканов шесть джина, но так как голова у него была довольно слабая, то мысли начинали путаться, слова не шли на язык, и мистер Боб бормотал что-то непонятное. Злые языки говорили тогда, что мистер Боб напился пьян, но, разумеется, это была неправда.
В данном случае мистер Боб, желая сохранить ясность мыслей, ограничился тремя стаканами и действительно почувствовал бодрость без излишнего возбуждения. Медленными шагами подошел он к посетителям, тщательно обдумав свою речь и решившись во что бы то ни стало отклонить прискорбное столкновение, грозившее разразиться в его почтенном доме.
— Чего от нас нужно этому дураку? — спросил собеседник гиганта. — Посмотри, как он все время похаживает вокруг нас и мечется, точно медведь в клетке.
— Я только что хотел сказать тебе это же самое, — отвечал богатырь. — Впрочем, не стоит этим заниматься; мы узнаем, что ему нужно, когда он наконец решится заговорить.
Затем, возобновляя прерванный разговор, гигант прибавил:
— Итак, ты вполне уверен, что он не может нас узнать?
— Уверен вполне.
— Относительно тебя я нисколько не сомневаюсь: ты так сумел изменить свою наружность, что тебя невозможно узнать. Я бы сам способен был ошибиться, хотя мы прожили неразлучно сорок лет. Честное слово, ты положительно неузнаваем… Но, послушай, Грундвиг, скажи по совести: не ошибаешься ли ты? С лица я действительно стал совершенно не тот, но зато мой рост, мое сложение… Ведь красноглазый Надод — тонкая шельма.
— Это верно, и твои опасения были бы совершенно справедливы, если б нам предстояло вступить с ним в разговор. Но здесь, в этой таверне, которая сию минуту наполнится всяким сбродом, Надод на нас не обратит никакого внимания. Ему не до нас, у него много разных других забот, да, наконец, он ведь и не знает, что мы в Лондоне.
— По крайней мере, уверен ли ты, что он сюда придет?
— Я же тебе говорил: его случайно встретил на улице Билл, плававший с ним на «Ральфе». Надод сейчас же узнал его и предложил ему вступить в общество «Грабителей». Наш матрос притворился, что предложение ему понравилось, и Красноглазый назначил ему здесь, в таверне, свидание, чтобы окончательно условиться с ним.
— Понимаю, но, во всяком случае, Надод такой человек… С ним надо постоянно быть настороже.
— Для чего же бы стал он приглашать Билла сюда, в таверну?
— Он прехитрый злодей и прековарный. Вообрази, что ему пришло в голову, не остался ли Билл на службе у Фредерика Бьёрна, бывшего капитана Ингольфа, а ныне герцога Норландского и старшего в роде Бьёрнов. Разве он в таком случае не способен заманить Билла в западню, чтобы узнать намерения герцога относительно убийцы его отца и брата?
